Он проходит мимо этих картин не очень в них вглядываясь. Они не очень интересны, так как все это произошло недавно.

Его состояние постепенно переходило эйфорию. Он ощутил прилив сил и сильных позитивных эмоций от осознания того что начинается самый интересный и продуктивный период в его жизни. Все то о чем он мечтал начинает сбываться.

Продолжая представлять себя идущим по залу, он стал замечать что картины по мере его движения становятся все более интересными и живыми, к тому же сюжеты изображенные на картинах становились все ближе к друг другу по времени. Они уже описывали не события которые происходили раз в полгода, а каждый отдельный день. Он практически дошел до текущего момента его жизни. Уже проходит мимо картины на которой он сидит в аэропорту и ждет самолета в Нью-Йорк.

“Что будет дальше ? Когда я дойду до сегодня? Ничего, места в музее еще много, даже конца не видно, зал уходит за горизонт. Просто живя буду дальше рисовать картины. Одно знаю точно, что они будут, светлые и радостные. И даже, наверно, героические и эпические. Депрессивных и мрачных я нарисовал достаточно за первые годы эмиграции.”

Вдруг, абсолютно внезапно он наткнулся на картину которая выбивалась из общего ряда. Она была намного меньшего размера по сравнению с висящими рядом картинами, висела неровно и была выполнена в неприятных серо-коричневых тонах. На ней был изображен он, работающий в ресторане. В отличие от всех предыдущих картин ее сюжет не казался настоящим, а был скорее сюрреальным.

“Если бы биограф откопал факт того что я в это время работал в ресторане, мне кажется он этого не смог бы это объяснить. Долго бы ломал себе голову, зачем я это сделал… А зачем я это сделал? Может что бы с Женей опять встретиться. Но это глупость было бы куда эффективнее, если бы я просто пришел к нему и предложил работу. После того, как я там поработал, предложить работу я ему точно не смогу. Что он подумает? Что я ненормальный. Устроился работать в ресторан, будучи миллионером. Такое может сделать только ненормальный человек. Глупость. Есть еще во мне какое-то дурацкое отрицалово, подростковая борьба с системой.”

Он прошел еще несколько кварталов, полностью растворившись в окружающем мире. Внутренний диалог на время прекратился и он просто созерцал мир вокруг себя, сливаясь, и становясь единым целым со всем, что видел, с людьми, машинами, зданиями.

Мысли в его голове опять появились только когда он дошел до Коламбус Серкл.

Он обратил внимание что большинство людей здесь уже не были туристами. Мимо прошел высокий афроамериканец в строгом темно-синем костюме, с деловым видом. Потом мимо прошла молодая девушка азиатской внешности, в юбке, высоких белых носках и с скрипичным футляром на спине.

Иван вспомнил, что сам одет в черные строгие брюки и белую рубашку и тоже выглядит по-деловому.

Посмотрев на противоположную сторону дороги, он увидел большую металлическую статую в виде глобуса. Он вспомнил, что здесь находится вход в центральный парк, после чего пошел в его направлении.

Перейдя дорогу в нескольких местах, он оказался на маленькой площади перед входом в парк. В её центре сидел мужчина и играл на барабанах, окруженный толпой.

Иван обратил внимание на то что в стороне парка было намного меньше света. По сравнению с Бродвеем это было просто одно большое темное пятно. В небе над парком можно было даже разглядеть последние багровые полосы заката.

“Закат – трещина между мирами.” – Ивану вспомнилась эта фраза которую он читал, или слышал где-то давно. ”В это время проще проскользнуть между мирами. Во время когда система меняет состояние, проще перейти на другую сторону. Проще преодолеть все ограничения, связанные с существованием этой системы, так как она, эта система, работает не в полную мощность. У нее не хватает ресурсов на контроль за безопасностью.” – ему вспомнились слова какого-то мастера.