Я слушала и недоумевала: «Такое впечатление, что Лиза не про моего, а про какого-то другого Федора рассказывает, который может совершать разумные поступки. Он, видите ли, всячески ее останавливал… И, гад какой, весь такой положительный, даже к упругим грудкам, к девичьим бедрам и гладкой, почти еще детской коже прикоснуться не захотел. Что-то мне с трудом в это верится, – я вздохнула и выругалась про себя. – Тьфу, мерзость такая, чтоб вы облезли на пару!»

Не слыша этого, Лиза продолжала говорить, слова лились потоком…

…Не желая его больше слушать, я села к нему на колени, обвила руками шею и припала к его губам. Но Федор даже не ответил на поцелуй. Он резко оттолкнул меня и, взяв за руку, подвел к двери. Пинком открыл, и в ту же секунду я оказалась на улице. Дверь захлопнулась у меня за спиной, и он запер ее на ключ. Я стояла голая в кромешной тьме и не знала, что делать. Через какое-то время дверь отворилась, Федор бросил мне под ноги шубку и вновь запер замок. Я медленно побрела домой, кутаясь в жалкое одеяние и горько оплакивая свою несчастную любовь…

Такое поведение Федора и идиотский финал истории оказались для меня полной неожиданностью. Воцарилась неловкая пауза. Я первой нарушила молчание:

– Ну что, Лизавета, хороший урок получила? Такой тебе ни один профессор не преподаст! А Федька, стервец, сумел!

Рассказ закончился, мне больше нечего было опасаться, и я открыто издевалась над Лизой. Она подняла на меня кроткие глазки. Если бы не ее недавняя откровенность, и вправду можно было бы подумать, что перед нами наивная юная барышня.

– Наташа, ты знаешь…

Я подняла руку в запрещающем жесте.

– Отныне только «вы», пожалуйста, и никак иначе!

Лиза едва заметно улыбнулась.

– Как вам будет угодно, Наталья Дмитриевна. Хотя урок был достаточно жестоким, я не сетую на судьбу. Думаете, я не понимаю, зачем ему это? Я приобрела только одно: поняла, что значит любить. А также узнала, каково быть нелюбимой. С одной стороны, это прекрасно, а с другой – очень больно… И как дальше жить с этим, я пока не знаю.

Лиза говорила о своих чувствах, и я видела сходство с тем, что творилось у меня в душе: мы обе были несчастны. Но лишь с одной разницей: Федор любил меня, и я его тоже любила.

Углубившись в свои грустные мысли, я не сразу обратила внимание на Катерину. Она не казалась ни расстроенной, ни растерянной, лишь как-то по-особенному смотрела на дочь, точно видела ее впервые. Катя удивляла меня всё больше и больше: женщина фантастической выдержки и необыкновенного ума. Невозможно было догадаться, что творится в ее душе. Как ни вглядывалась я в ее лицо, так и не смогла разгадать.

Гордо вскинув голову, я спросила у Лизы:

– И что ты со всем этим собираешься делать?

Она ответила тихо и очень спокойно, без истерики, слёз и гнева.

– Я ничего не хочу делать, всё уже сделано! – И, обращаясь к матери, подчеркнуто кротко спросила: – Мама, можно я пойду? Мне нужно привести себя в порядок к обеду.

– Иди, Лиза, – так же тихо и спокойно ответила мать, словно дочь только что поведала ей лишь о какой-то невинной детской шалости.

Мы остались вдвоем. Я ждала от Катерины комментариев, но она молчала.

– Катя, ты можешь сказать мне, где он сейчас? Что он делает? Я хочу его увидеть.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Ты всё-таки желаешь его видеть?

– Да! Я поняла, что мне никуда от него не деться. Такое впечатление, что кто-то свыше руководит нашими судьбами. Не осознавая того, я приехала именно в это место, где мы расстались, не смея даже самой себе признаться, что я хочу узнать о нём, возможно, просто услышать, какова его судьба. И поверь, это выше моих сил.