– Надежда на будущее, на жизнь, жизнь длинную, насыщенную событиями. Все люди мушки-снежинки, все тянуться к свету, но не всем удаётся до него дотянуться. Вот и мне не удалось. И приходятся тогда жить в тени, в полутени, не всем везёт выйти из тени. Чужая душа потёмки, это про меня. Не верите? – Корнея заносило на поворотах сентиментальности.

– Ты, Корней, в тени? в полутени? ты ли это вообще? – возмутилась Стася. – Я тебя умоляю! Что тебе тянуться к свету?! Ты и так на свету, у всех в городе на виду, все тебя знают. И ты живёшь в тени – да уж. Да на каждой трансляции тебя берут крупным планом, ты председатель клуба болельщиков, ты разъезжаешь по городам и весям, поддерживая наши хоккейные команды, и ветеранские и детские – так вот.

– Но! – Корней поднял руку, так он всегда делал на играх, давал отмашку скандировать кричалку. Лидером он оставался и сейчас, Корни (так его зовут ребята-болельщики) – настоящий лидер, сильный мужественный и справедливый – так его позиционируют и в городе. – С лирического отступления перейдём к главному, то есть основному.

У Инессы упало сердце, Стася развязала платок, положила его на плечи игриво, закривлялась, кокетливо строя глазки, с ужимками, сидя сплясав русского.

Чем дальше Корней говорил, тем больше успокаивался, но с руками по-прежнему творилось неладное, а под конец рассказа несусветное: руки он доставал из-под ляжек, заламывал кисти, скрещивал пальцы, махал замком, даже боксировал, скрипел костяшками. Жестикуляцией Корней как бы сопровождал рассказ. Казалось, его табурет – единственный безопасный островок. Корней Инессе всегда казался молчаливым и сосредоточенным. Когда приходил смотреть на тренировки или брать интервью, ей казалось, что он постоянно что-то гонял в голове, у него в городе много обязанностей, он постоянно мучился, выдумывая для группы шайбовских болелов новые кричалки и новые слоганы, жаловался, что устаёт и голова трещит. Инессе казались все его выходки дешёвым пиаром, но сейчас поняла: он не может по-другому, он так живёт, так чувствует, так самовыражается. И он не властен в такие минуты над собой, он сам себе режиссёр и идёт по намеченному плану, раскадровке, сценам – как угодно, какой кому термин ближе…

– После своих проступков, не хочу произносить слово «убийство» чтобы вы не подумали, что я какой-то конченый, вовсе нет. Любой здравомыслящий преступник, а не псих и не маньяк, скажет вам, что произошедшая трагедия – случайность, стечение обстоятельств и прочее. В моём случае случайность лишь помогла, я всё спланировал, и, как видите, вышел сухим из воды. Главное – причины, предпосылки – то, что довело, а потом навеяло, то есть появилась сначала вспышка в бошке, после проблеск, а дальше зародилась и сама мысль об убийстве. Но случайность на первоначальном этапе моей истории имела место, и на втором этапе, и не одна. Всё в нашей жизни, девушки, решает случай. Вот кому-то крупно не повезло, он вышел на улицу в ночь и с ним этот случай произошёл. А кто-то хоть и договорился встретиться в ночи на свидании, да даже и не в ночи, а просто вечерком, но перебухал, лёг спать, продрал глаза только утром, или не продрал, а смог раскрыть только днём, и опа! – живой, невредимый, ни во что не ввязанный, разве что девушка его слегка обиделась, но девушку можно уговорить, простить. То есть – поймите меня! – случай нередко становится мерилом всей твоей никчёмной жизни, не говорю про вашу, говорю про свою, ваша сто пудов значительная. Ну так вот. Ничего не изменить, научился с этим жить, стал набожным; говорят, все убийцы становятся набожными, им мерещатся их жертвы.