Я вернулась в палату и застала уже знакомую картину: Вика лежит на постели лицом к стене, Нина сидит на стуле возле подоконника и любуется «небом в клеточку».

– Спасибо за сигарету, Вика, – сказала я, кладя пачку и зажигалку на тумбочку. – Вы меня просто спасли.

Вика не шелохнулась. За нее ответила Нина:

– Она у нас святая, ей ничего не нужно, все раздает. Так что не бери в голову, Майя… Ничего, что я на «ты»?

– Нормально. Так даже проще. А когда здесь передачи принимают?

Похоже, я с завидной скоростью вписывалась если не в тюремный, то очень близкий к нему режим.

– Каждый день до обеда. Мне мама уже кое-что приносила. А у Вики с этим вообще проблем нет, сама видишь. Муженек грехи замаливает…

– Помолчи, Нина, – услышала я негромкий голос, такой же красивый, как и его обладательница. – Или говори о себе.

– О кей, – покладисто согласилась Нина. – В общем, когда тебе начнут передачи приносить…

В этот момент дверь отворилась и вошел врач в сопровождении медсестры, так что Нина оборвала начатую фразу на полуслове. Вика даже не шелохнулась, хотя именно к ней врач обратился в первую очередь:

– Ну, как мы сегодня? Все еще молчим? Виктория, красавица моя, ну, нельзя же так! Депрессия депрессией, но те лекарства, которые мы вам даем, должны помогать. А вы третий день рот не раскрываете. Как вас лечить прикажете?

Ноль реакции.

– Хорошо, добавим еще одно средство. Оно, правда, вызывает некоторое возбуждение, но, я думаю… Завтра с утречка и начнем. Спит она нормально?

Этот вопрос был адресован уже Нине. Та пожала плечами:

– Не знаю, я-то сплю, как убитая, пока утренние процедуры не начинаются. А то бы еще спала.

– А вы сегодня как?

– Как и вчера! – неожиданно резко отозвалась Нина. – Сюда нужно было не меня, а моего супруга определить, тут ему самое место. А я бы и дома в себя пришла, быстрее, кстати, чем в вашем заведении.

– Нина, но ведь попытка самосожжения…

– Обычно заканчивается летальным исходом. А тут все здорово красиво: волосы сгорели, кожа на голове слегка пострадала. А остальное – в целости и сохранности.

– Милиция определила это как попытку суицида…

– Ах, Петр Андреевич, – с неожиданной горечью отозвалась Нина, – милиционеры, как и все люди, могут ошибаться. И ошибаются.

– Но признаки депрессии-то налицо…

– Точнее, на лице, – усмехнулась Нина. – Знаете, женщины – странные существа, очень трепетно относятся к своей внешности. А у меня волосы были – все бабы от зависти дохли. Такие только в рекламе по телевизору можно увидеть, и то – редко. Теперь нужно ждать, пока отрастут, да не останется ли проплешин. Да будут ли прежними… Как же тут без депрессии? Без депрессии тут никак не обойтись.

– Вылечим, – бодро обещал Перт Андреевич. – Сон наладили и с депрессией справимся. Вместе, конечно.

Нина только хмыкнула и махнула рукой. Доктор же переключил внимание на мою персону.

– Как самочувствие, Майя?

– А никак. Не понимаю, где я, что я, что делать и кто во всем этом виноват. И откуда вам известно мое имя, если документов при мне не наблюдается?

– Ну, где вы, мы, кажется, прошлый раз определили. А имя ваше назвал тот человек, который вывал «Скорую». Назвался вашим соседом по подъезду. Вы одна живете?

– Нет. С мужем.

– А где же вечером был ваш муж?

– Насколько я помню, дома. Это он меня сюда определил?

– Не думаю. Милиция звонила к вам в квартиру, никто не открыл.

Н-да. Чем дальше, тем интереснее…

– Ничем не могу помочь, – сухо ответила я. – Когда выходила на лоджию, муж точно был дома, сначала мы беседовали на кухне, потом он курил в гостиной.

– О чем беседовали?

– О том, что он от меня уходит.