Не сопротивляться при обыске, вот что это значило на языке номеров.

Сердце заколотилось в такт паузам сирены. Энцо облизал пересохшие губы, глянул в зазор между пролетами. Наверху – тупик. Первые этажи наверняка перекрыты легионерами. Лифт не работает. Мост заблокирован.

«Думай, думай».

Он посмотрел на решетку вентиляции в углу холла. Обхватил тумбу мусоросборника, прижавшись щекой к холодному боку, и сдвинул с места. Мусоросборник протестующе запищал, заскрежетал ножками по полу. Протолкав его до стены, Энцо встал на крышку. Выкрутил крепления решетки, выдрал ее из пазов, подтянулся и заполз в воздуховод. Еле протолкнул плечи в узкое отверстие. Можно было лишь ползти вперед. Энцо и пополз, сдвигая плечами и животом пласты черной пыли и высохшие трупики крыс.

Центральная вентиляция этой колонны не работала давно; обслуживанием района на окраине никто не занимался – ни власти курии, ни жильцы. Воздух стоял спертый, кислый. Через пару метров короб расширился, ушел наверх. Энцо полез, упираясь в гулкий металл коленями и ботинками. Он помнил этот путь из прошлой жизни. Сколько раз убегал от легионеров: один и в компании, под обстрелом, раненый, с грузом. С отрывом и в дикой спешке.

Стоило догадаться, что он снова окажется в бегах. У богов для каждого свое веретено; так говорила одна баба, у которой он раньше зависал. Любила покурить и потрепать языком, пока клиент одевался. Как ни старайся, от себя не убежишь, говорила.

Наверное, была права, дура крашеная.

Еще рывок – медленный, с натугой, позвоночник скребет по металлу – и Энцо вытянул ноги, ввинтился в горизонтальный отросток вентиляции. Немного прополз на заду и выбил решетку ногами. Раньше на ее месте стоял блок воздухозаборника – давно неисправный и выбитый тем же Энцо лет десять тому назад. Хорошо, что управляющая компания пожалела денег и не заделала дыру намертво.

Прозрачная закругленная крыша моста была влажной от мороси. Ботинки заскользили, и Энцо взмахнул руками, удерживая равновесие. Глянул вниз, в пропасть двух сотен этажей. Там ползли точки машин, проспекты сливались на горизонте, где вспыхивали храмовый комплекс и аэровокзал. Далеко, даже в животе похолодело. Ветер подталкивал к краю перешейка; уши заложило от его свиста.

Собраться. И поторопиться. В конце концов, сколько раз он проделывал такие трюки? С десяток точно. Все же получалось, значит, получится и на этот раз.

Энцо пригнулся. Сделал шаг. Поймал равновесие и сделал еще один. Отросшие пряди упали на глаза. Энцо фыркнул, тряхнул головой.

И ругнулся, заметив движение впереди.

Навстречу, со стороны смежной жилой колонны, шла баба. Та самая шлюха с татуировкой на лице. Она не морщилась от ветра, шагала быстро и уверенно, как по тротуару. В руке поблескивала металлическая дубинка. Шлюха встряхнула ее, щелчком выдвинув на метр, и Энцо отступил.

Легионерская дубинка била больно. Во время последнего с ней знакомства ему сломали пару ребер и челюсть.

Краем глаза он покосился через плечо, на отверстие воздуховода. Отвлекся и тут же за это поплатился – конец дубинки ткнул в солнечное сплетение, ослепив на мгновение. Еще удар в колено; то вспыхнуло болью, подогнулось, и Энцо рухнул. Упал поперек моста. Голова повисла над светящейся миллионами огней пропастью. Предугадав рубящий удар сверху, он перекатился. Дубинка врезалась рядом с плечом – так, что стекло треснуло.

Энцо вскочил на ноги, смахнул влажные волосы с лица. Руки и ноги не подставлял, бить не пытался – в ближнем бою он был обречен. Следил за бабой, а баба следила за ним, перехватив дубинку обеими руками. Опытная, непростой противник. Простых в легионеры не брали.