– Мелисса… ты хотела меня насчёт чего-то допросить?

– Что? – удивлённо спросила Мелисса. Так как она по-прежнему копошилась в холодильнике, её голос звучал глухо и как-то отстранённо. – Почему ты решила, что я хочу от тебя чего-то добиться?

– Ну… ты меня сюда привела, а сама молчишь, – заливаясь краской, вздохнула Габриэль и развела руками. – Как будто ждёшь, чтобы я заговорила сама.

– На самом деле я не думаю, что мне нужно от тебя чего-то добиваться, – вздохнула Мелисса, – ведь ты мне всё рассказываешь, верно?

– Конечно, – без малейшей паузы, но дрогнувшим и изменившимся голосом проронила Габриэль.

«Конечно, я тебе рассказываю всё, кроме того, что я люблю твоего опекуна так сильно, что считаю саму себя ненормальной извращенкой», – прибавила она мысленно мрачным голосом.

Но Мелисса ей поверила: возможно, потому, что она не видела выражения её лица. Издав радостное восклицание, она пробормотала:

– Вот оно… – и извлекла из холодильника огромную банку с шоколадной пастой. – Габриэль, ты же поможешь мне приготовить всем бутерброды?

– Естественно…

Несмотря на то, что Мелисса, казалось, действительно ничего не знала и даже ни о чём догадывалась, Габриэль ей не верила. Она искала подозрительное движение и взгляд, готового мгновенно выдать ложь, но не могла его найти. Его не было. Однако Габриэль не удавалось расслабиться. Она ждала, напряжённо ждала, когда вскроется её тайна, и, не желая самой себе признаваться, тайно желала этого.

Мелисса деловито разливала кофе по стаканам, Габриэль сомнамбулически, практически не осознавая своих действий, намазывала батон шоколадной пастой и устало косилась за окно. Находиться в замкнутом пространстве с Мелиссой наедине было выше её сил.

– Как ты думаешь, – вдруг спросила Мелисса, – а это ненормально, если человек видит призраки давно умерших людей?

– Что? – Габриэль изумлённо приподняла голову и широко распахнула глаза. – В фильмах?

– Нет, естественно, – устало вздохнула Мелисса и закатила глаза. На её щеках разрослись ярко-алые пятна. – Послушай, Габриэль, я спрашиваю, если бы живой реальный человек с глубокого детства видел призраков, причём не каких-то воображаемых, а призраков действительно существовавших людей, что ты сказала бы о таком человеке?

Габриэль помолчала, пронзая краснеющую Мелиссу пристальным взглядом.

– Ну… – старательно подбирая слова, заговорила она, наконец, – ну… я подумала бы… подумала… что этот человек… шизофреник.

– Вот как, – выдохнула Мелисса и отвернулась. Ярко-красные пятна на её щеках стремительно увяли.

– Но ведь меня тоже нельзя назвать полностью нормальной, – поспешно вставила Габриэль. – Получается, я не имею права судить этого человека.

– Именно ты и имеешь, – сердито отозвалась Мелисса, – если спрашивать одного человека о степени вменяемости другого человека, нужно выбрать сумасшедшего – но не окончательно сумасшедшего, который не отдаёт ответа в собственных действиях. Нужно выбрать обычного сумасшедшего, такого, как я или ты.

Габриэль краем рта улыбнулась. Ей страстно хотелось отложить в сторону все эти дела, которые были ей навязаны Мелиссой, повернуться и сказать с усталым смешком: «Ты вообще не понимаешь, насколько я на самом деле ненормальная».

На улице что-то металлически блеснуло, пробившись сквозь частые переплёты решётки заднего двора. Габриэль и Мелисса обе вытянулись, обе одновременно метнулись к окну и выглянули в него. Действительно, мимо особняка величаво скользил дорогой элегантный автомобиль. Ветровое стекло с водительской стороны было опущено, поэтому Габриэль и Мелисса смогли мельком увидеть лицо человека, сидевшего за рулём. Автомобиль полз крайне медленно, словно стремясь произвести неизгладимое впечатление на всех, кто мог его увидеть. Вёл его мужчина лет тридцати трёх, чрезвычайно похожий на Бертрама Эстелла, равно как и на всех Эстеллов вообще. Сбоку от мужчины сидела какая-то фигура, судя по всему, женская, но разглядеть её внимательнее не удавалось: фигуру укрывала тёмная тень.