«Вот было бы хорошо, если бы в каждом переулке и за каждым школьным углом сидел хороший суфлёр, который подсказывал бы ответ на издевательства, или чемпион мира по тайскому боксу, который мог бы побить за меня», – мечтательно подумала девочка. Увы, такие мысли всегда оставались для неё в разряде неосуществимых желаний. Она оставалась слабой, отстоем и позором класса, а её враги не проявляли к ней ни капли милосердия.

«В точности так же будет и в этот раз. Ни к чему надеяться на счастливый финал – я это представление уже не один раз видела», – угрюмо подумала она.

Именно такие мрачные мысли тяжёлым грузом навалились на плечи Джоанны, когда она подошла к крыльцу школы имени Альберта Эйнштейна. На первый взгляд эта бежевая громадина не показалась ей враждебной или уродливой – уже хороший знак: интуиция никогда не обманывала девочку, значит, здесь ей удастся более-менее спокойно проучиться хотя бы первые две недели. На большее она уже не рассчитывала. Если и эта попытка наладить с Литтл-Мэем контакт провалится с треском, – а она обязательно провалится, в этом не следовало сомневаться ни на одну секунду! – то Джоанна наконец села бы на тёмно-синий с золотыми полосами автобус, мчащийся к Хэмптшиду, и растворилась бы на долгие семь лет среди одинаковой массы учениц в строгой серой форме. Железный распорядок дня, послушание и молчание – девиз любой студентки Хэмптшидского пансиона. Туда принимают девочек в возрасте от одиннадцати до восемнадцати лет, воспитывают их, словно родных детей, ведь им… им не положено выходить за ограду до наступления летних каникул. Порядки там были весьма жёсткими, но Джоанна готова была смириться не только с ними, но даже с вынужденной разлукой с семьёй. Ей хотелось нормальной жизни – обычной жизни обычного подростка, ничем не выделяющегося среди многих и многих своих сверстников! Если бы ей позволили, если бы её не вытаскивали из тёмного угла, дабы поиздеваться всласть, она сидела бы так тихо, что об её существовании напоминала бы лишь строчка с её именем и фамилией в классном журнале. Но все её проблемы заключались именно в том, что ей не давали жить спокойно! Она прыгала в нору – и чьи-нибудь заточенные коготки обязательно вытягивали её оттуда за шиворот, на белый свет. На яркое солнце.

«Посмотрим, сколько времени пройдёт, прежде чем я не смогу учиться в этой школе», – решила Джоанна, неспешно поднимаясь по ступенькам.

Утро выдалось на редкость прохладным для Литтл-Мэя в эту пору, поэтому на крыльце не было почти никого из учеников, если не считать высокой, красивой девочку примерно одних лет с Джоанной, которая сидела на ступеньках и что-то читала, накручивая на указательный палец длинный белокурый локон. Заслышав рядом шаги, девочка подняла голову и с нескрываемым любопытством уставилась на вновь прибывшую.

«О нет. Надо любым способом избежать знакомства», – в страхе подумала Джоанна, уже наученная горьким опытом общения со сверстниками. Притворившись, будто не замечает таращащуюся на неё девочку, она ускорила шаг.

– Эй, ты кто?

Этот вопрос настиг её совершенно неожиданно, в самый неподходящий момент – ведь её рука уже лежала на дверной ручке.

– Я… Джоанна…

– Круто, – одобрила девчонка. – Слушай, куда ты так торопишься? Я – Габриэль. Габриэль Хаэн. Учусь тут в восьмом классе отделения «А», а ты? Ты новенькая? Я раньше тебя здесь не видела.

– Ну… новенькая, – пробормотала Джоанна.

Пальцы её, стискивающие дверную ручку, стали совсем белыми от напряжения. «Сейчас эта Габриэль Хаэн либо услышит от кого-нибудь, либо сама догадается, с кем разговаривает, и тогда… – испуганно подумала Джоана. – Нет, я ошибалась, ещё до уроков вокруг меня соберётся толпа недоброжелателей, эта толпа будет преследовать меня от урока к уроку, от перемены к перемене; будет подстраивать ворохи гадостей и осыпать насмешками…»