Кажется, обращались ко мне, хотя я жуть как не люблю фамильярности и особенно, когда незнакомые люди называют меня Жорой. Аж скулы сводит!

Повернувшись на спину, я улицезрел высокого смуглого коротко стриженного парня, зачем-то облачённого в английский френч (уж что-что, а фильмов про Гражданскую в своё время просмотрено было немало).

Наверное, какой-нибудь реконструктор. Сейчас это довольно модно.

И всяко лучше, чем тупо пялиться в экраны смартфонов.

Кстати, смотрелся френч довольно аутентично. Такое чувство, словно парень носил его каждый день, а то и спал, не снимая.

Сам реконструктор сиял при этом так же, как его начищенные до блеска сапоги. Это я тоже успел заметить как-то само собой.

— Жорка! — Он едва не кинулся на меня, чтобы обнять, но в последний момент остановился.

Его явно смутило недоумение, с которым я его встретил. А недоумевать, действительно, было с чего.

— Во-первых, здравствуйте! Во-вторых, не Жора, а Георгий, — принялся читать я нотацию. — Ну и в-третьих, я вам, молодой человек, в отцы гожусь!

— Жора, ты чего? — поразился незнакомец. — Издеваешься, что ли? Какие отцы? Я тебя на год старше!

Я подумал, что окончательно схожу с ума… Парню навскидку было лет двадцать, не больше.

3. Глава 3

Не обращая на меня внимания, он начал выкладывать на прикроватную тумбочку гостинцы.

— Извини, я на скорую руку собирался. Хватал, что под руку попалось. Тут тебе сала немного, ситного у нэпманов в лавке купил… Свежий хлеб — недавно из печи. А вот табачку, прости, не раздобыл. Зато вот — махорочка есть, — похвастался он.

— Зачем? — не понял я.

— Странный вопрос — зачем махорка? Чтобы курить, — пожал плечами парень.

Махорку мне довелось попробовать в конце восьмидесятых, когда внезапно табачные изделия и мужские носки стали предметом страшного дефицита. Порой доходило до того, что солидные мужики подбирали бычки на улице — и я не шучу.

Те, кто довёл тогда страну до ручки, вполне заслуживали пули в лоб. И это тоже совсем не шутка.

— За хлеб и сало огромное спасибо! А вот махорки не надо, — твёрдо объявил я.

— А что такое? Уж извини, папиросы американские не по карману, — голос парня дрогнул. — До получки далеко.

И мне вдруг стало глубоко противно за то, что я ненароком задел его чувства. Он ведь искренне рад встрече со мной. Почему — другое дело, это я выясню потом. Ну, а я веду себя как сволочь какая-то. Блин, аж тошно.

Не по-людски это, не по-людски. Чувствую себя последней скотиной.

Надо как-то выруливать из ситуации.

— Курить завязываю, — примирительным тоном сказал я. — Доктор запретил. Говорит, вредная штука — табак. Капля никотина убивает лошадь.

— Ясно. — Парня мои слова успокоили.

Не из обидчивых, и это вызывало к нему искреннюю симпатию.

Он улыбнулся и щёлкнул указательным пальцем по горлу.

— Ну, а с этим делом как? Не запретили?

— Нет.

— Так это же здорово! Надо бы обмыть твоё чудесное выздоровление. Правда, пока нечем, но завтра что-нибудь придумаем. Да, мужики тебе приветы передают. Рады за тебя — слов нет.

— Спасибо! Ты им тоже от меня приветы передавай! Пусть держатся! — и ведь не знаю пока, о ком речь, но говорю вполне искренне.

— Обязательно! — пообещал парень.

Я набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул и осторожно заговорил, надеясь, что после сказанного не стану выглядеть в его глазах идиотом:

— Слушай, ты извини, пожалуйста, но у меня с памятью что-то не того… Наверное, эта самая — амнезия. Что-то помню, что-то не помню.

— А, ну это бывает, — кивнул он. — Я сам после контузии таким макаром мучился. Ничего страшного, потом в норму придёт.

— Хотелось бы…