Она развернула свёрток, и я понял, что в руках у женщины был мужской костюм.

— Вроде твой размер, — сказала Степановна. — Хватит тебе всё тряпьё какое-то носить! Штаны уже скоро просвечивать будут. А пиджак твой завтра будет готов, сейчас покуда сохнет.

— Спасибо, Степановна, — поблагодарил я. — Сколько с меня?

— Нисколько, — женщина всхлипнула. — Это от моего сыночка Ванюшки осталось, царствие ему небесное… На гражданской, будь она неладна, сгинул. Мне оно не к надобности, а продавать — рука не подымается. Так что носи на здоровье.

У меня после её слов сжалось сердце. Никому не пожелаешь такого… Никакой матери! Сдавило дыхание, к горлу подступил ком. Будь проклята эта война, из-за которой так страдают наши матери!

— Спасибо тебе, Степановна! — дрогнувшим голосом сказал я.

У меня не находилось слов утешения для неё. Их просто невозможно найти.

— Да чего уж… — тихо вымолвила она. — Ты, главное, себя береги, Жора! Я ведь знаю какая у тебя служба. Как на фронте — кажный день под пулями ходишь.

Мне снова стало не по себе. Сколько же нерастраченной материнской ласки, сколько добра было в этой женщине, с которой так сурово обошлась жизнь!

— Я обязательно буду беречь себя, Степановна. Особенно после того, что ты мне сказала! И ещё — я уезжаю вместе с сестрой в Петроград недельки на три. Ты уж пригляди за комнатой, а?

Через полчаса мы с Катей покидали общежитие. Степановна вышла на крыльцо, чтобы проводить нас и помахать рукой на прощанье.

И ещё долго я чувствовал на себе её ласковый материнский взгляд.

4. Глава 4

Вокзал мне показался просто до боли знакомым — похоже, какой-то типовой проект, по которому застраивались все крупные станции по этой ветке железной дороги. Большинство из них сохранилось и до моих дней и, слава богу, не все перекрасили в корпоративные цвета РЖД. Правда, сейчас штукатурка обсыпалась, а краски выцвели, так что вид у здания был не очень презентабельный.

Само собой, на входе не было рамок металлодетекторов и чоповцев, дотошно проверявших багаж. Не приходилось выворачивать карманы и демонстрировать поклажу. Хотя с последним у нас с сестрой всё было просто: дорожные пожитки уместились в солдатский серый вещмешок.

Внутри было полно народа, публика собралась разномастная: от нэпманов (те старались держаться на особинку и берегли свой багаж как зеницу ока) до банальных «мешочников» (они как раз держались кучками).

Караулил зал ожидания милиционер в светлой гимнастёрке, синих галифе и начищенных до блеска хромовых сапогах. Он с ленцой прохаживался по вокзалу, изредка шпыняя заскочивших на вокзал погреться ребят — судя по лохмотьям, явных беспризорников.

Мы ненадолго задержались у входа.

— Катя, ты иди в вокзальный буфет. Закажи что-нибудь: хоть мороженого, хоть пироженого, — Я с улыбкой подал ей несколько банкнот. — А я за билетами.

— Хорошо, Жора. Хочешь, я и тебе что-нибудь закажу?

— Не надо, я сыт, — сказал я.

Катя поцеловала меня в щёку и пошла к довольно уютному привокзальному буфету. Ну, а мне предстояло узнать график движения. Чем быстрее окажемся в Питере, тем лучше.

Я посмотрел на табличку с расписанием. Если она не врала (а такое тоже вполне могло быть), поезд до Петрограда ходил три раза в неделю. И, если опять же написанное не было ложью — сегодня вечером отправление.

Возле единственной кассы стояла длиннющая очередь, которая рассасывалась на удивление быстро. Меня этот факт удивил: с подобной сноровкой не работают даже технически навороченные кассы из моего времени, а тут люди подходили и практически сразу отходили. Не сервис, а просто чудо, есть к чему стремиться технологиям будущего — опрометчиво подумал я, вставая в очередь.