Каждое утро в спортгородок приходит немолодая женщина. Опрятная, в светлой косынке, она подолгу сидит одна на длинной скамье. Рано или поздно к ней подсаживается высокий, угловатый подросток. У юноши полупрозрачные тонкие пальцы, спокойная, оголяющая малокровные дёсны улыбка. Это её сын. Женщина плачет и кормит подростка пирожками. Мальчик ест, улыбается и гладит мать по голове и плечам.

Из разговора с командиром штурмового взвода узнаю – парень из его подразделения. Мать каждое утро приходит в часть и умоляет сына уйти домой. Она уже была и у комбата, и у взводного. По её просьбе они приказывали бойцу покинуть батальон, но он остался.

Вы представляете себе?! Слёзы матери! Я бы не выдержал. Мальчишка физически совсем никакой, но дух! Дух – словами не выразишь! – восхищается комвзвода.

Боевая тревога. «Заря» штурмует ВВАУШ[5]. В атаке участвуют первые три взвода батальона. От нашего четвёртого взвода в бой идёт Владимир Луганский. Он снайпер, вооружён СВД.

В то же время есть информация, что хохлы нападут сегодня ночью на расположение «Зари». Командиры нервничают, звучат взаимоисключающие приказы. После нескольких вводных я – второй номер расчёта ПК. Первый номер Андрий, недавно пришедший ополченец из местных. С его слов, в армии он был пулемётчиком. Получив машину, два магазина, два цинка и сменный ствол, поступаем на усиление караула КПП, в распоряжение Тимура. Вместе с батальонным оружейником кое-как разбираем пулемёт и пытаемся определить, не спилен ли боёк. Оружейник видит затвор впервые, Андрий тоже практически ничего не помнит. Он, как и я, служил двадцать пять лет назад. Набиваю две ленты – шестьсот патронов, четыре – два: четыре простых, два трассирующих. С горем пополам заряжаем оружие. Наша точка – комната второго этажа военкомата, прямо над КПП. Андрий вешает на гвоздь резиновый жгут, а мне протягивает упаковку стерильного бинта. Я удивлён, но через секунду догадываюсь, для чего это. Мне и в голову не приходило, что нас могут ранить.

Выглядываю из разбитого окна – под ним сидят ребята нашего взвода. Они в обороне периметра со стороны Краснодонской. Ими командует Костя Корчак, который нарядился в маленький чёрный берет с красной звездой и стал похож на товарища Че с известного портрета. Спускаюсь к Тимуру:

– Они тут бестолково торчат. Может, их по этажам раскидать?

– Давай, давай, забирай половину, расставляй! – распоряжается Тимур и отворачивается, отвлекаясь на другие дела.

Не без возмущения со стороны Корчака, увожу троих. Диму Стехина забираю себе, остальных ставлю в соседние комнаты. Виктора, он сильно на взводе, прошу не нервничать и, если что, не палить без команды. Виктор обижен недоверием.

Смеркается. Город вымирает. В полной тишине воют машины скорой помощи. Одна из них заезжает на территорию части.

– Пулемётный расчёт! В скорую! – командуют с КПП. Гремя магазинами, бросаемся на лестницу. Тут же звучит:

– Отставить! – бежим обратно.

Напряжение растёт. Начинаю чувствовать острый, будоражащий запах человеческих тел, находящихся в стрессе. Неожиданно позицию заливает светом.

– Тимур! Прожектор с автовокзала включили. Надо гасить, – кричу я вниз.

– Оттуда мы как на ладони, а их не видно будет, слепит, – поддерживает меня гранатомётчик.

– Вижу, – отзывается командир. – Начнётся – расстреляем.

– Начнётся – будет не до того. Не надо расстреливать, надо с администрацией вокзала договориться, чтобы выключили.

Через минуту трое автоматчиков уходят в сторону автовокзала. Фонарь гаснет.

Я чувствую себя в своей тарелке – деятелен и вездесущ. Согласовываю пути отхода, оборудую резервную позицию с сектором обстрела батальонного плаца, обхожу посты второго этажа. Впечатляет «Утёс», установленный в баррикаде над запасным входом. За станком сидит лопоухий юнец, похожий на худого павиана. От моей болезни нет и следа, испытываю прилив энергии, разве что голос садится окончательно.