Вспоминаю старого офицера этого батальона, который шёл вперёд и пел песню Роланда:

(перевод мой. – В.П.)

Пять минут спустя батальон пошёл в штыковую атаку и заставил русских вновь войти в город.

На обратном пути в лагерь, нас чуть не убило гранатой, другая упала на сарай, в котором жил маршал Мортье, и подожгла его. Среди солдат, носивших воду для тушения огня, я узнал моего земляка, он служил в Молодой Гвардии.[16]

Кроме того, я посетил кафедральный собор в Смоленске, там приютилось множество жителей – их дома уничтожили артиллерия и пожары.

21-го августа числа мы выступили, и в тот же день пересекли равнину у Валутино, где два дня назад произошла страшная битва, и был убит храбрый генерал Гюден.

Мы продолжали двигаться вперёд и форсированным маршем прибыли в город Дорогобуж. Ушли мы оттуда 24-го августа и гнали русских до самой Вязьмы, которая уже горела. Там мы нашли водку и немного еды. В Гжатск[17] мы вошли 1-го сентября; там оставались до 4-го, снова пошли вперёд и 5-го сентября снова встретили русскую армию. 61-й полк получил приказ захватить первый редут.

6-го сентября мы готовились к генеральному сражению, которое состоялось на следующий день – одни чистили ружья и другое оружие, другие меняли белье на случай ранения, кто-то составлял завещание, а самые беззаботные пели или просто спали. Вся Императорская Гвардия получила приказ явиться в полной форме.

7-го сентября, в пять часов утра мы уже стояли с оружием в руках. Проехал Император, осматривая наш строй, он был верхом на коне уже более получаса.

Битва началась в семь часов. Я не могу описать её в деталях, но все обрадовались, услышав рёв артиллерии, пребывая в полной уверенности, что на этот раз русские не сбегут, и что мы встретимся лицом к лицу с ними. Накануне вечером и часть ночи шёл небольшой дождь, но в этот великий день погода была великолепная. Эта, как и все наши великие битвы, была выиграна артиллерией, сделавшей 120 000 залпов. Русские потеряли, по крайней мере, 50 000 человек убитыми и ранеными. Наши потери составили 17 000 человек, 43 генерала выбыли из строя, восемь из которых, насколько я знаю, были убиты. Это были: Монбран, Юар, Коленкур (брат обер-шталмейстера Императора), Компар, Мэзон, Плозонн, Лепель и Анабер. Последний был полковником полка пеших егерей Гвардии. Каждую минуту отправлялось сообщение Императору: «Сир, такой-то и такой-то генерал убит или ранен», и его место тут же заполнялось. Таким образом, полковник Анабер стал генералом. Я очень хорошо это помню, потому, что я стоял недалеко от Императора тогда. Император сказал: «Полковник, я вас произвожу в генералы, возглавьте головную дивизию, стоящую перед редутом и возьмите его!»

Генерал галопом ускакал со своим адъютантом. Четверть часа спустя адъютант вернулся и доложил Императору, что редут взят, но генерал ранен. Восемь дней спустя он умер, как и многие другие. Я слышал, что русские потеряли пятьдесят генералов, либо убитыми, либо ранеными. В течение всего сражения мы оставались в резерве, стоя позади дивизии под командованием генерала Фриана:[18] ядра дождём падали в наши ряды и вокруг Императора.

Бой завершился к концу дня, мы оставались здесь до утра, и весь следующий день (8-го сентября). Я провёл этот день на поле – печальное и ужасное зрелище. Со мной был Гранжье, мы дошли до оврага, позиции, которая во время сражения несколько раз переходила из рук в руки. Мюрат приказал поставить там палатки. В тот момент он руководил своим собственной хирургом, который проводил ампутацию ног двух артиллеристов русской Гвардии. Когда операция подошла к концу, он велел дать каждому из них по бокалу вина. Потом он прогуливался по краю оврага, осматривая окаймлённую лесом равнину, открывавшуюся на противоположной стороне. Там, в день сражения, он сделал больше, чем смог бы сделать один человек, московиты глотали пыль, а он и его кавалерия рубили отступающего противника. Он был великолепен – выделявшийся среди других своей отвагой, хладнокровием и прекрасной формой, отдававший приказы своим подчинённым, или же осыпавший градом сабельных ударов сражавшихся с ним противников. Его легко узнавали по его головному убору с белым султаном и по развевающемуся плащу.