За несколько дней до того как отправить ему письмо от 24 ноября я также узнал, что император приказал графу Витте и князю Казимиру Любомирскому подготовить план организации армии восьми присоединенных к России польских губерний. При этом он велел им посоветоваться со мной. Пригласив к себе, император попросил меня не отказываться от этой работы. Я взял на себя смелость заметить Его Величеству, что никогда не занимался такими вопросами, и признался в своем неведении в этих делах, однако император продолжал настаивать на своем и попросил хотя бы просмотреть проект, который авторы должны были ему представить. Он заявил, что поручил князю Казимиру Любомирскому передать мне проект еще до того, как он поступит на его рассмотрение.

К концу ноября император прислал ко мне человека, пользовавшегося в то время его полным доверием, и которому он поручил проконсультироваться со мной о возможностях быстрого и эффективного увеличения литовской армии. Он велел ему воспользоваться всеми моими сведениями и советами и в особенности всем, что касается увеличения кавалерийских формирований. Я был очень польщен таким доказательством доверия, но откровенно заявил, что при сложившихся обстоятельствах я не смогу представить свои замечания, и пообещал объяснить тому причины в своей Записке, которую незамедлительно направлю Его Величеству.

Спустя три дня я написал императору следующее письмо, датированное 1 декабря 1811 года:

«Государь, завтра или самое позднее в воскресенье я буду иметь честь представить Вашему императорскому величеству план организации армии восьми польских губерний, включенных в состав империи. План подготовлен князем Казимиром Любомирским.

Что касается меня, то я покорнейше припадаю к Вашим стопам с просьбой прочесть Записку, которую я взял на себя смелость направить Вам. Разумеется, Ваше императорское величество не найдет в ней ничего такого, что еще не было предметом его глубоких размышлений, но бывает так, что хорошо известные всем исторические факты или вещи, упомянутые в нужном месте, либо представленные под новым углом зрения, могут вызвать определенный интерес.

Я буду безмерно рад, если прилагаемая мною работа сможет принести какую-то пользу.

Независимо от того, какое применение найдет для нее Ваше императорское величество, я смею, по меньшей мере, надеяться на то, что в каждой фразе моей записки он почувствует характерную откровенность и безграничное доверие к благосклонности и великодушию Вашего императорского величества.

Остаюсь в усердии своем преданным Вашему Величеству и проч.»

Несколько часов спустя я получил ответ на это письмо в виде собственноручной записки императора, составленной в лестных для меня выражениях, которая начиналась так: Я только что получил вашу Записку, господин граф, и сразу приступаю к ее изучению.

Прежде чем ознакомить читателя с полным содержанием Записки, которую вынужден был составить наспех, я хотел бы объяснить причины, подвигнувшие меня придать ей расширенное толкование и отойти от предложенного мною в мае месяце плана.

В течение октября и ноября общественное мнение в Петербурге заметно изменилось: того воодушевления по отношению к Наполеону и французам уже не чувствовалось. С французским послом Лористоном обходились весьма учтиво, но это никак нельзя было сравнить с отношением к герцогу Виченцскому. Доверие, которое оказывалось предыдущему послу, исчезло. Не знаю, какие новости получал император от своего посольства в Париже, но не было сомнения в том, что он был в курсе всего того, что там происходило, и знал о подготовке к войне, которая развернулась во Франции, Италии, Голландии и в подчиненной Наполеону части Германии. Также ему было известно и то, что одновременно с тем как французский император, пользуясь своим влиянием при дворах Берлина и Вены, заставлял их примкнуть к его политике, он принимал самые активные действия через своих посланников в Константинополе, чтобы Оттоманская Порта не заключала мира с Россией.