Надо признаться, подобные виды внушали мне первобытный ужас. Из окна кареты я, затаив дыхание, взирала на протекание здешней жизни, некогда невообразимой для сельской простушки, и едва ли могла угадывать, куда именно повлечет меня неведомая судьба.

Около дверей одного из чайных домов в квартале Шинмати, где предоставлялись сами понимаете какие услуги, наше длинное шествие наконец остановилось. Приближался вечер, и вокруг пролился свет ярких бумажных фонарей, усыпавших расписные крыши и смутно озарявших залитый красными огнями дворик. Из-за раздвижных дверей доносилась меланхоличная флейта – негромкие отзвуки традиционных напевов и ритмичные щепки играющего на сямисэне2. Я вздрогнула и потупила взгляд, боясь представить, какие виды откроются мне внутри.

Двое служек тут же буквально выволокли меня из кареты, после чего их скользящий шаг перенес нас через застывшие в благодушном терпении ряды алых фонариков. Сквозь пелену их кровавого света я зрела устланные циновками коридоры с раздвижными шторками, в глубине тянущиеся за пределы моего обозрения.

Наконец челядь остановилась и без лишних околичностей ввела меня в одну из небольших комнат с двумя циновками на полу и тусклой лампой, озарявшей одинокий невысокий столик посредине. Перед ним склонилась высокая женщина в роскошных одеждах. Ее суровое лицо слегка смягчали неяркие отблески света от масляной лампы. Оставив нас одних, слуги тут же удалились, а незнакомка обратила ко мне спокойный взгляд, в котором проглядывало не то презрение, не то изучающее разочарование. Мне оставалось лишь безмолвно застыть по стойке смирно. Оробев, я не смела вымолвить ни слова.

– Итак, юная Мико, – произнесла строгая особа, и меня передернуло от глубины и отчетливости ее голоса. – Полагаю, тебе теперь предстоит узнать много нового об обители, в которую ты была доставлена. Я – хозяйка этого милого чайного домика, именуемого «Сад изобилия». И отныне ты станешь моим подопечным цветком, что должен расцвести всеми благами грядущей дамской ремесленной жизни.

Она умолкла и вновь внимательно осмотрела меня с ног до головы, на этот раз несколько дольше задержавшись взглядом на моих полураспущенных косах и сероватом платьице, изодранном в пути.

– Однако для начала тебя, дитя уединенной лесной чащобы, следует обучить премудростям учтивости и красоты. Только пройдя весь искусный цикл специального воспитания, ты сможешь называться настоящей женщиной. И только тогда ты обретешь способность считаться гейшей благородного Шинмати.

Она еще раз надменно оглядела меня и небрежно махнула рукой:

– На сей же день ты будешь безотлагательно испытана на предмет этикета, как подобает дражайшим нашим цветочкам с первых мгновений в обители. Но отдыхай пока, ибо это всего лишь начало твоей великой стези, юное дитя.

С этими словами сановитая госпожа изящно встала и удалилась, оставив меня в полном недоумении стоять на одном месте. Легкое потрясение, вызванное столь пугающим приемом, помешало мне заметить нечто другое в комнате.

Лишь спустя несколько минут я увидела, что в углу теснилась тень, перемещающаяся и будто настороженно меня разглядывающая. В ответ на мой испуганный взгляд, фигура неуверенно приблизилась и выступила на свет.

Передо мной предстала девочка лет десяти с темными растрепанными волосами и тонкими чертами лица, какие бывают только у знати. В момент ее приближения мое смущение мигом развеялось и уступило место любопытству. Глянцевитые темные глаза девчушки цепко впились в меня и источали нескрываемое презрение – столь недетское, как будто их владелица была годами старше.