В 1985г. началась антиалкогольная кампания Горбачева. 68-й гастроном почему-то выбрали единственной точкой в округе, где продавали водку. Но сначала появились соки – блестящие конусы с опущенными вниз пипочками, откуда выдавливались яблочный и томатный. Соки из конусов почему-то считали грязными, и мне их никогда не покупали. Зато с радостью набрасывалась на грузинский виноградный сок – его стали выпускать вместо вина. Затем в гастрономе прорубили отдельный вход для винно-водочного отдела. Вскоре в 10-11 утра, а то и раньше, перед его закрытыми дверьми выстраивалась шумная очередь. Они ждали, пока пробьёт 14 часов – в это время открывалась торговля алкоголем по всей стране. Под окнами появляется напряжённая абстинентным синдромом страшная толпа. Босховские, искаженные лица, невообразимое, излохмаченное тряпье, гул ругани, звон разбиваемого стекла. Иногда рвущуюся очередь сдерживала милиция, на асфальте чернела чья-то кровь, выла сирена, кого-то увозили. Во дворах сразу под кустами и деревьями появились перевёрнутые ящики – металлические, деревянные, реже пластмассовые. На ящиках сидели, на них же и пили из стаканов, ворованных из автомата с газировкой, стоявшего у гастронома. Через лет 5 очередь растворилась столь же неожиданно, как и появилась. Но призраки людей из той очереди продолжали жить в моем подсознании и являться в ночных кошмарах. Страшный алкоголик в истертой кожанке, с узким лицом и длинными седыми волосами, весь облепленный крошками, являлся почти вестником Апокалипсиса. Я знала, что конец света в дырявом кармане он принес только для меня.

Весна 1986. Резкий запах йода, растворённого воде.

*Карантин. Лет в 5 я отравилась заварными пирожными и попала в больницу. Лежать целыми днями в застеклённом наполовину белом инфекционном боксе было скучно, мне принесли из дома «Дюймовочку» Андерсена и ярко иллюстрированную книжечку про Илонку – девчонку с Карпат. Когда меня выписали из больницы, папа забрал эти две книжки в шкаф – на карантин. Зато когда мне вернули эти книжки – краски показались выцветшими, девочка Илонка не похожей на себя.

Бандитка растёт! В соседнем дворе детей, не ходивших в садик, набралось ещё трое: Юля, потомственная художница Ксеня и хилый мальчик Андрюша, мама которого поила козьим молоком. Потом познакомилась с Леной и балериной Лерой, а уже перед школой – с переехавшей недавно из Москвы Альбиной (с ней потом окажемся в 1 «Б»). Но больше всего нравилось бывать у художницы Ксени дома – там висело много картин. Да и жила она не совсем обычно, мама и папа Ксени – художники, приезжали навестить дочь лишь по выходным. В будни воспитывали Ксеню молодая бабушка и прабабушка. Во дворе лет в 6 мы гонялись друг за другом с игрушечными пистолетами. У меня было два пистолета, один с присосками, другой с пружиной, стрелявший звуковой волной – пух! Заигравшись, я не заметила, что у Ксениного подъезда стоит коляска с младенцем. Мой пистолет выдал своё «пух» весьма близко от коляски, младенца это не разбудило – они спят как слоны. Но именно в тот момент, когда я с пистолетом очутилась ближе всех к коляске, подскочила мама младенца и начала кричать – бандитка растёт!

Советский человек дома. Убранство в городе и деревне различалось. В деревенских домах застала элементы интерьера середины 20 века. От 1950-х годов – трафаретные коврики на чёрном фоне с яркими крупными цветами или с оленями, русалками, волком и Красной Шапочкой, никелированные кровати с «шишечками», горкой подушек и кружевным пологом от мух. От 1960-х – буфеты и тумбочки на тонких ножках, люстры «блином», этажерки. Обои в деревне клеили яркие, с огромными завитушками. В городе, войдя в прихожую, утыкались в кирпичную стену на обоях. Зажигали светильник, имитацию старинного фонаря – их массово выпускал завод в Мценске Орловской области. В больших прихожих размещались несколько шкафов для вещей. Стулом для переобувания служил круглый пылесос в чехле – сломанный, его держали именно для этого. В маленькие прихожие влезал лишь небольшой трельяж – коричневая полированная тумбочка, к которой прикреплялись три зеркала, два из них закрывались – интересно, зачем? На тумбочке могла стоять ваза с сухоцветами, метёлками или с ковылями, подкрашенными в яркие анилиновые цвета. Зимой ставили в вазу голую ветку, облепив её посаженными на клей отдельными шариками выковырянного пенопласта, получалась ветка, будто бы облепленная снежной крупой. Попадались в прихожей и рога (оленьи, лосиные), они несли повинность вешалок для шапок. Долго держалась мода вешать в прихожей много нанизанных на верёвки мелких кусочков дерева – от ветра проходящих эта «живая дверь» колыхалась и шумела. В 1990-е клеили фотообои – большие, во всю стену изображения леса, гор, озёр, водопадов. Пройдём дальше. В самой большой комнате советской квартиры стояла «стенка» – одного цвета шкафы разных видов (книжные, посудные, платяные), плотно прижатые друг к другу на протяжении одной стены. Разбивать единство «стенки» не полагалось, хотя у нас дома одно время «стенка» стояла в разбивку. Сердцем «стенки» служил шкаф со стеклянными дверцами, где хранилась праздничная посуда: чайный сервиз, стеклянные бокалы, рюмки, хрустальные вазы. У нас ещё стоял на прозрачной полке стеклянный чёрт.