Не знаю, как все исправить,
Не знаю, с чего начать.
И даже если ты сейчас все слышишь,
Я не уверен, что это правильно.
Ведь причинить тебе боль – значит убить меня,
И вместе нам быть не суждено,
Как мы мечтаем в одиночку.
Нам вместе быть не суждено,
Как мы мечтаем в одиночку.

Закончив петь, Калеб некоторое время сидел неподвижно, склонившись над гитарой. А когда наконец поднял глаза, в них стояли слезы.

– Это было прекрасно, – подала голос Джейн, растроганная до глубины души.

– Спасибо. Рад, что тебе понравилось.

– Кто ее написал?

Он положил гитару в чехол:

– Я.

На мгновение Джейн лишилась дара речи, одновременно пораженная тем, что этот мальчик написал такую песню, и охваченная смутной завистью к чувствам, которыми проникнуты эти стихи. Интересно, кому они посвящены?

– Похоже, та, про кого написана эта песня, разбила тебе сердце.

– Я был совсем юным. В юности сердца разбиваются легко.

Джейн сидела в кресле и смотрела, как на лице Калеба играют отблески огня. Ей хотелось узнать побольше про песню и про его первую любовь, но тут в дверь позвонили.

– А вот и пицца! – провозгласила она, поднимаясь. – Надеюсь, ты любишь пеперони с грибами.

Джейн выдала разносчику десять долларов на чай за то, что не испугался грозы, и с коробкой вернулась в гостиную. Они принялись за еду, сидя перед камином. Порывы ветра бросали струи дождя в окно, время от времени сизое небо озаряла вспышка молнии, а следом за ней доносился отдаленный раскат грома. В камине потрескивали поленья.

Калеб принялся выковыривать из своей пиццы шампиньоны.

– Это только потому, что я выразила надежду, что ты их любишь? – расхохоталась Джейн.

– Я терпеть не могу грибы, – покачал головой Калеб. – С самого детства.

– Как можно не любить грибы?

– Очень просто. Они склизкие и противные. Ты лучше скажи мне, как можно не любить ежевику?

– Ну, лично я пока не видела, чтобы кто-то ободрал себе руки о грибы так, как ты сегодня ободрался о ежевичные ветки. И это тебе еще повезло, что они сейчас не цветут, иначе тебя в придачу покусали бы пчелы, а все ладони были бы в ежевичном соке. Я не шутила, когда говорила про перчатки. Я хочу, чтобы ты их надевал.

– Да, мамочка.

– Не смешно.

– Я просто пошутил. Можно мне еще кусочек, пожалуйста?

– Вот, держи, тут как раз побольше грибов, как ты любишь.

Когда с пиццей было покончено, Джейн вскипятила воду и сделала им по чашке какао, а Калеб тем временем подкинул в камин поленьев. Вернувшись в гостиную, Джейн обнаружила, что Калеб перебрался с кресла на диван. Она протянула ему кружку с какао и двинулась к своему месту, но он похлопал ладонью по дивану рядом с собой:

– Посиди со мной.

Джейн присела рядом.

Прошло несколько минут. Какао все никак не хотело остывать, поленья в камине шипели и потрескивали, не спеша разгораться.

– Если хочешь, можно включить телевизор, – предложила Джейн.

– Мне не особенно хочется, – отозвался Калеб. – Давай лучше поговорим.

– Ладно. О чем ты хочешь поговорить?

– О тебе.

– О господи… Давай лучше посмотрим телевизор.

– Нет, в самом деле! – рассмеялся Калеб. – Мне любопытно узнать про тебя. Ведь тогда в ресторане я выложил тебе всю свою подноготную, а ты пока ничего о себе не рассказала.

– Да мне практически нечего и рассказывать.

– Я пытался сказать тебе ровно то же самое, но ты мне не поверила. Давай не стесняйся.

– Ладно, что ты хочешь знать?

– Ну, например, давно ли ты здесь живешь? – пожал плечами Калеб. – И почему не замужем или, по крайней мере, не ходишь по свиданиям, разбивая сердца, как на твоем месте делала бы любая женщина с такой внешностью. И почему ты всегда так мило улыбаешься и опускаешь глаза, когда кто-то делает тебе комплимент?