Джейн отправилась в гараж, принесла оттуда упаковку черных мусорных мешков и принялась запихивать туда вещи. Когда один мешок заполнился доверху, она взяла другой. Она работала несколько часов подряд, опустошая серванты и шкафы, пока на полу перед входной дверью не выросли две кучи туго набитых пластиковых мешков: одной предстояло отправиться на местную свалку, другой – в пункт приема вещей на благотворительные цели.

– У тебя тут, похоже, работа идет побыстрее, чем у меня.

Джейн оторвалась от кучи дисков, которые разбирала, сидя на полу, и вскинула голову. Над ней стоял Калеб. К счастью для нее, он был в рубашке. Джейн оглядела кучу мешков у двери.

– Да вот, решила прибраться к весне. Не поможешь мне перевезти все это добро на свалку?

– Тебе повезло, – отозвался Калеб. – У меня как раз образовался небольшой просвет в моем напряженном графике.

– Какая удача для меня. – Джейн ухватилась за протянутую руку и поднялась на ноги. – Пожалуй, лучше нам поспешить, пока они не закрылись. На этом островке жизнь замирает в пять вечера.

Когда они закончили грузить мешки в машину, она оказалась так забита, что всю дорогу до свалки Калеб был вынужден удерживать эти мешки, так как в любую минуту они могли обрушиться на голову Джейн. На свалку они приехали за пятнадцать минут до закрытия, въехали на весы и получили талончик. Стая чаек с криками разлетелась в разные стороны, когда Джейн дала задний ход, чтобы подъехать к разгрузочному люку, но прежде чем она успела заглушить двигатель, птицы вернулись на свои места. Выбравшись из машины, Джейн посмотрела на горы мусора. Пахло гнилью и птичьим пометом.

Калеб принялся разгружать машину, один за другим вынимая мешки из багажника и с заднего сиденья. Потом подошел и остановился рядом с Джейн.

– Ты точно хочешь все это выкинуть? – спросил он.

Она со вдохом закрыла глаза и кивнула:

– Пожалуй, мне давно пора избавиться от того, чему в моей жизни не место. И потом, нам сюда еще раз десять ездить, чтобы избавиться от всего хлама.

– Вот что мне нравится в моем образе жизни, – проговорил Калеб.

– И что же? – поинтересовалась она.

– Отсутствие ответственности. Свобода от барахла, которое связывало бы меня по рукам и ногам. Когда вынужден умещать все свои пожитки в рюкзак и чехол от гитары, волей-неволей научишься выбирать, что тебе важно, а что нет.

Джейн взглянула на него. Калеб стоял, положив руки на бедра, и смотрел на кучи бесполезного хлама, простирающиеся перед ним.

– И от такой кочевой жизни тебе никогда не становится одиноко? – поинтересовалась она.

– Иногда становится, – признался он. – Но, думаю, одиночество – такая штука, которая находит человека, даже если он поселился где-то надолго. А может, даже тем надежнее к нему пристает.

– Так ты, оказывается, не только музыкант, но еще и философ?

Он с улыбкой обернулся к ней:

– Я и не думал, что это разные понятия.

– Знаешь что, Калеб?

– Нет, не знаю.

– Кажется, ты начинаешь по-настоящему мне нравиться.

Он поднял с земли мешок с мусором и, размахнувшись, зашвырнул на гору других таких же мешков. Приземлившись, мешок лопнул, оттуда выкатилась музыкальная шкатулка в виде стеклянного шара со снежными хлопьями внутри, которую Джейн привезла Мелоди в подарок из поездки в канадскую Викторию. Шкатулка вдруг начала играть – должно быть, включилась от удара. Они стояли и слушали, пока завод не закончился и музыка не умолкла навсегда, оставив после себя лишь бесприютные крики чаек. Тогда Джейн принялась бросать остальные мешки, один за другим, пока все они не оказались свалены в груду поверх горы мусора.