Он, наверное, так и стоял бы, созерцая своды рукотворного грота и внимая отголоскам микроскопически малого бизнеса, но Евгения вдруг повела себя совсем бесцеремонным образом:

– Эй! Очнись!

Родион вздрогнул и сразу почувствовал себя неловко, но совсем ненадолго – перед ним, за прилавком, в кресле, скрестив на груди руки, расположился, по всей видимости, продавец – долговязый парень среднестуденческого возраста, пожалуй, что, ровесник, со взъерошенными русыми волосами, сильно выпирающим кадыком и лицом, изношенным не по годам. Его чертами он был дико похож на героя латиноамериканского сериала, от которого фанатела старшая сестра Родиона, однако, романтизма его физиономии порядком недоставало, а шрамов, оставленных суровой действительностью, наоборот, было в избытке. Парень спал. Бросив взгляд на его подбородок, Родион не смог сдержать улыбки – оттуда произрастала бороденка, скорее даже косичка, сантиметров тридцать длиной, но такой скромной толщины, что при наличии желания можно было бы сосчитать в ней волосы. Но Родиона забавляло немного другое: он представил себе этот экспонат спящим в жестком кресле «четверки» и гнусавое хихиканье школьников, лишающих его предмета гордости посредством ножниц.

– Как тебе не стыдно. А если ему лысые кажутся смешными? – Родион встрепенулся и начал оправдываться, – блин, да ладно тебе, я просто про тех школьников подумал. Это так мило, что от тебя ничего не скроешь. И еще кое-что… – он задумчиво оперся на прилавок. Хотя нет, чушь полная.

– Нет, говори.

– Ну ОК, ОК. Там, в автобусе висела цирковая афиша, реклама вроде рекламой, а в самом низу надпись: взр. 150, дет. 100. И я такой смотрю и вижу, что взр – это взрыв, а дет – детонатор. И только потом подумал про взрослые и детские билеты, я не знаю, может это супергеройское кино так разжижает мозги.

– Тогда ты срочно перестаешь его смотреть, потому в луже жидких мозгов я существовать отказываюсь!

Родион сначала расхохотался, потом спохватился, но было уже поздно: парень за прилавком вздрогнул, увидел покупателя, быстро протер глаза, вскочил, и, наподобие колодезного журавля, перегнулся через прилавок и принялся жать Родионову руку обеими своими лапищами, размером с экскаваторный ковш каждая.

– Амир Вагапович! Здравствуйте! Я тут задремал немножко, вы по поводу аренды? – Родион от удивления поднял левую бровь, и раскрыл рот. Он набрал было воздуха в легкие и поднял руку, но жидкобородый парень побледнел и запричитал. Голос у него был своеобразный, с какой-то встроенной на стадии программирования робостью, будто бы он заведомо извинялся, что вообще открыл рот. Но при этом настолько оглушительный, что дрожали стеклянные полки за его спиной, – вы же обещали, что подождете до пятнадцатого! Я говорил с Кругелем, не нужна ему эта площадь! Я вас прошу, не выселяйте меня, я рассчитаюсь!..

Родион наконец вырвался из его ручищ и бросил с досадой, обращаясь то ли к Евгении, то ли к себе, то ли вообще ни к кому:

– Че-то часто меня в последнее время за кого-нибудь принимают. – а про себя подумал, – да сам ты Ваганыч! Спасибо, что не Кругель.

Евгения прыснула, рассыпав в его ушах целый букет серебряных колокольчиков. Парня парализовало, но ненадолго – как оказалось, он исчерпал не все запасы природного гигантизма. Перегнувшись через прилавок еще сильнее, он пристально посмотрел на Родиона в упор несколько секунд и с облегчением выдохнул, обдав несвежим дыханием.

– Ууух, вы извините меня – он опустился было обратно в кресло, но ненадолго, – думал, выселять пришли. – он пошарил своей клешней под прилавком и извлек оттуда очки с упитанными линзами, – е-мое, вот я попутал. Вы вообще на него не похожи. Ну если только носом… – Родион вздохнул. От своего носа он никогда не был в восторге. Продавец обиженно пробубнил, – чтоб его… Этот май…