Со временем землю вокруг «Загона» можно превратить в огород, там будут зреть золотистые цукини, алые помидоры, сладкий зеленый горошек…

Довольно, – прервал его внутренний голос. – Все это игрушки. Тебе тридцать восемь лет, Пэддибой. Тебе нужна хорошая работа, а не идиотский блог.

Стало холодно, и Патрик почувствовал, как у него горят уши. Приближаясь к цели своего путешествия, он натянул на голову и надвинул на самые брови синюю шерстяную шапку.

Сорок седьмая улица, напротив здание, где он работал и откуда его уволили.

Вперед, Пэтч.

Он сверился с часами: почти половина первого, он может его не застать. Дон Тревино не сидит на месте по расписанию. Чтобы побороть дрожь, Патрик потопал ногами и глубоко засунул руки в карманы. Через полчаса ожидания он увидел Тревино сквозь стекло: тот выходил из лифта один – оживленный, в сером кашемировом пальто и меховой, на русский манер, шапке. Нос покраснел еще до того, как он оказался на холоде. Он толкнул калитку барьера и весело кивнул охраннику.

Патрик достал ламинированную туристическую карту, полуприкрыл ею лицо, но не сводил глаз с преследуемого. Тревино повернул направо, Патрик двинулся за ним следом по противоположной стороне Сорок шестой, отстав на пятьдесят ярдов. Голова Тревино возникала за желтым потоком таксомоторных крыш.

Он наткнулся на Тревино через неделю после того, как тот выгнал его с работы. В плечах зазудело, даже в носу зачесалось от сознания момента. Ударь его! Ударь! Сделай ему больно!

– Привет, Патрик, – произнес Тревино, нисколько не смутившись, будто приветствовал соседа.

Патрик не ответил, а свою вражду к обидчику выразил только тем, что усмехнулся и с отвращением посмотрел на него.

В течение нескольких недель он неоднократно воспроизводил в уме эту сцену, рисуя детали улицы и встраивая их в свои фантазии.

Медные столбики навеса жилого дома. Патрик мог бы взять Тревино под подбородок и швырнуть на металл, а затем ударом под дых заставить закашляться и задохнуться.

Окно ирландского бара. Хорошо бы взять Тревино за шкирку и проломить его обряженной в меховую шапку башкой стекло, чтобы вдребезги разлетелась, одобрительно хрустнув, неоновая вывеска.

Голубой почтовый ящик. Патрик представлял, как расшибает лицо Тревино о заклепки на боковой стенке. А порой воображал, что ящик открыт, голова и плечи Тревино внутри, он дергает ногами, изображая последние конвульсии раздавленного жука.

В каждой линии сложного сценария возникали свои вариации – иногда комические, гротескные, и погруженный в эти мысли, Патрик забывал о своем реальном бездействии в тот день несколько недель назад, когда, усмехнувшись, метнул на Тревино раздраженный взгляд, совершив тем самым одну из жизненно важных пассивно-агрессивных побед.

Может, сегодня наступил тот самый день?

Тревино повернул направо, Патрик перебежал улицу, по колено утопая в тумане выхлопа такси, и завернул за угол. Глаза не выпускали шапку преследуемого поверх суматохи на Пятой авеню. Тот снова повернул направо, открыл дверь и исчез.

Ту самую дверь, что трижды на прошлой неделе. И дважды на предыдущей. Через пять минут он появится оттуда с пакетом в затянутой кожаной перчаткой руке. В пакете сандвичи, суп, напитки.

Патрик подождет его немного на Пятой авеню, а когда он выйдет, на всякий случай последует за ним к его офису.

На какой всякий случай, Пэддибой?

Вот и небо нахмурилось, и посыпал снег.

Мне не требовалось оборачиваться, я и без того знал, что Мэтью находится у меня за спиной. Даже в зной я ощущал жар его ярости, гармонично вписывающейся в окружающий мир вместе с электрическим гудением жуков.