- Купила-таки, - сказала она драматическим тоном. – Всё бы тебе деньги на ветер бросать.

- Ах, не начинайте снова, мамашенька, - ответила я.

После всех событий этого дня (а день ещё и не кончился, собственно), я устала так, что спорить со старухой не хотелось совсем. Но вот мамашу Жо усталость от работы не брала.

- Кормить его чем будешь? – напористо начала она. – Нужно купить сена. А стоять он где будет? Правильно, надо построить стойло. А кто будет строить? Правильно, плотник… А где на всё взять денег?

- Курочки нанесут, - ответила я, чтобы хоть теперь отвязаться от неё.

- Ку-урочки! – фыркнула старуха. – Заговорила, как Бриско!

Я пожала плечами и пошла в кухню – ужасно хотелось пить, и ещё больше хотелось что-нибудь съесть, потому что все мои перекусы достались некому упрямому и прожорливому ослу.

- Не забудь только, что с Бриско приключилось, - зловеще сказала Жонкелия, понизив голос.

- Ну что вы всё о печальном, - протянула я. – Лучше попросите наших работников распрячь Лексуса.

- Кого? – переспросила Жонкелия.

- Моего ослика, - подсказала я, помахав рукой ослу, который смотрел на меня с немым упрёком, как на отъявленную лгунью.  

- Лексус! Дурацкое имя, - тут же изрекла мамаша Жо.

- А по-моему, миленько, - я улизнула в дом, чтобы не препираться дальше.

Было слышно, как старуха распоряжалась отвести осла в курятник, а коляску поставить под навес. Пусть командует, ей надо куда-то выплеснуть желчь – вот пусть и выплескивает её на мужчин.

Я села на скамейку возле окна, выбрала из корзины яблоко покраснее, и задумчиво впилась в него зубами, глядя на безмятежную озерную гладь.

Понятно, что для Жонкелии смерть сына – постоянная незаживающая рана, но зачем всё время сравнивать меня с ним? Вот каркает она всё и каркает…

А вдруг моргелюты ошибаются, и если я снова утону в озере, то появлюсь живая и здоровая в своём мире? И в своём теле… А если совсем мечтать – пусть и судья Кроу перенесется в мой мир вместе со мной. Было бы забавно показать ему, что придумали люди за несколько сот лет… И можно было забороть его в постель безо всякой опаски.

Вздохнув, я замечталась. Всё-таки, судья – очень хороший мужчина. И почему таким мужчинам всегда достаются не жёны, а ведьмы? Но пусть даже сам судья будет хоть трижды чертом, это не дело – отправлять его в сумасшедший дом. Ну и что, что он видит покойников? А я вот – вообще, привидение, захватившее чужое тело. И что? Разве меня надо за это наказывать? Разве я виновата в том, что случилось?

В кухню ввалилась Жонкелия и сразу отругала меня за безделье:

- Вот, сидит она, видите ли! А солнце, высоко, между прочим. И работа, между прочим, не ждёт! Ты ужин приготовила? Тебе мужиков кормить.

- Готовлю, готовлю, - успокоила я её. – Прямо сейчас встала и пошла готовить.

Немного отдохнув, я умылась, подвязала фартук, спрятала волосы под косынку и первым делом занялась мясным супом. Поставила в печь вариться несколько кусков вымоченной солонины, и занялась начинкой для пирога. Я же обещала господину Кроу яблочный пирог, вот и надо стряпать пирог.

Чистить яблоки я не стала, просто вырезала сердцевинку с семечками и порезала сами яблоки тонкими ломтиками в виде полумесяца. Отправила их в воду, чтобы не потемнели и не дали сок, понюхала мясо, насыпала душистых кореньев и с чувством выполненного долга сняла фартук и косынку.

Когда я появилась на крыльце с корзинкой на сгибе локтя, мамаша Жонкелия опять заворчала:

- И куда это мы такие собрались? А ужин сам себя сварит?

- Ужин никуда не денется, - ответила я с достоинством. – Я сбегаю на часик в деревню, вы и заметить не успеете моего отсутствия.