Тогда-то я и понял – они знают, где зарыт сундучок атлантов. Эти голые собачки – потомки тех, что спаслись при крушении Атлантиды.

Когда меня осенила эта мысль, собаки дружно закивали головами, и температура их достигла невероятных высот. Несколько туристов взвизгнули, обжегшись.

В Мексике этим собакам нечего делать. Так, лоботрясничать на улицах. Зато на своей потонувшей родине они верой и правдой служили хозяевам.

Представьте, на атлантической улице поземка. Задувает в прорехи каменного дворца. Атлантические детишки хлюпают носами, кутаясь в овчинные тулупы. Тогда папаша загоняет в комнату свору голых собак. Сразу становится теплее, но все еще промозгло. Папа, мама и дети дружно чешут собакам уши. Через пять минут во дворце жара, хоть парься! И тулупы не нужны…

Да, более чистого отопления не сыскать!

Голые собаки провожали нас, пока мы гуляли по городу. Построенный тысячи лет назад, Тулум был торговым портом.

Его окружали крепкие стены, за которыми жили священники, математики, астрономы, архитекторы, инженеры. Остальные, без степеней и званий, – вне городских стен.

На скале, вдающейся в море, – огромный храм. Отсюда майя приветствовали рождение солнца.

«О, сеньор рассвета! – взывали жрецы. – О, пернатый змей Кукулькан! Путь твой далек и долог…»

– И нельзя повернуть назад! – вмешался Петя.

Я не сердился на него. Такого покоя, такой небесной благодати не ощущал я прежде ни в каком другом городе.

– Знаешь, – сказал Петя, – в Анапе тоже, помню, хорошо гуляли. Здесь с нами голые собаки ходят, а там – полуголые телки. Классный городишко Анапа!

Солнечные ветры насквозь продували Тулум.

Казалось, поставь только парус, и город храмов и пирамид сию секунду выйдет в открытое море.

Парус, наполнившись солнечным магнетическим ветром, поднимет Тулум в заоблачные дали, перенесет во времени, и мы наконец-то увидим, где атланты закопали сундук.

Пете, судя по всему, солнечный ветер здорово надул голову. Надев маску с ластами, он битых два часа гонялся за рыбкой по имени Желтый Гамлет. Тишайшие воды тулумского пляжа то и дело содрогались от Петиного неистовства. Он выкидывал немыслимые пируэты – выставлял на поверхность то одну ногу, то другую, то вообще непонятно чего. Это было куда серьезнее фигурного плавания. Это была брачная пляска сумасшедшей морской коровы!

Подрастратив энергию, придуревший Петя выполз на песок. Но не прошло и минуты, как он подпрыгнул – солнечный ветер вновь напитал его.

– Пойдем-ка – совершим восхождение!

По стертым просторным ступенькам, держась за толстую цепь, протянутую с вершины до подножия пирамиды, Петя полез вверх.

Я задержался внизу, вспомнив родное Лукоморье.

Если представить, что пирамида – это лукоморский могучий дуб, – то все в общем и целом встает на свои места. И цепь! И относительно ученый кот… И видения, и чудеса, и брег, и волны…

Избушки, правда, не видать. Но можно, можно было бы срубить здесь пятистенок. И зажить в тишине и покое среди призраков атлантов и майя, в компании голых собачек.

Пока я предавался мечтам, Петя уже был на макушке пирамиды. Какие-то восходящие потоки обволакивали его и, казалось, он парит над вершиной, над морем, над полуостровом Юкатан. Ему там было здорово, как, впрочем, и повсюду! Он сделал стойку на голове.

Вокруг пирамиды собирались туристы. Они показывали вверх пальцами и щелкали затворами фотокамер, думая, вероятно, что это ритуальный танец майя, входящий в программу посещения Тулума.

– Это мой друг, – сказал я. – Сейчас он вам покажет!

И Петя не заставил себя ждать: прошелся колесом, отбил чечетку и сделал шпагат.