– Пушкин? – пошутил отец.

– Ну, знаете, – приосанился Пушкин. – Не все Александры – Пушкины. Не каждому, понимаете ли, дано.

– Его фамилия Сидорчук! И не надо его звать Пушкиным, – грубо вклинился в разговор Ежик.

– Хорошо, не буду, – легко согласился отец и весело оглядел собравшихся. – А я вас знаю, – задержал он взгляд цепких холодных глаз на Еве. – Вы вместе с Антоном в школе учились. Да ведь, учились?

– Давно, – опешила Ева. Это было много-много лет назад, на машине времени не доехать.

– Вы – Ева. А по отчеству? – изогнулся в поклоне отец.

– Павловна, – от происходящего макабра по телу пробегали мурашки.

– Да… – протянул отец, оглядываясь. – Вот так вот, Ева Павловна… Вот так вот…

Он пересек комнату, мельком глянул на экран компьютера и легко сел на подоконник. С ногами. Закинул их, сломав в острых коленях. И улыбнулся.

– Я не скоро, – проявился Ежик.

– Да я понял, понял… занимайся, – щедро разрешил Александр Николаевич.

Ева заметила, что, не отрываясь, смотрит на мужчину, и потупилась. Она его помнила. Отец Антона пару раз появлялся в школе. Всегда приносил огромные букеты учительнице. Что-то организовывал.

– Вот так вот… да… – вздохнул Александр Николаевич. – И ничего с этим не поделаешь.

«С чем не поделаешь?» – мысленно спросила Ева. Говорить вслух с этим странным человеком не хотелось. Чего она боялась? Мирный дядька, сидит, поддакивает. Александр Николаевич бросил холодный взгляд на Еву и улыбнулся острой, резкой улыбкой.

– Мальчишки. Что они понимают в отношениях? Игры, музыка – это да. Особенно игры.

– Нормальные они, – вступилась за убежавшего друга Маша.

– Никто и не спорит – нормальные, – развернулся к ней Александр Николаевич. – Умные. Все знают. На английском говорят, как на родном. Им же много не надо. Дать базу, чтобы развивались. У Антона всегда были последние операционные системы, лучшие учебники, возможность поехать куда угодно и когда угодно. Но в отношениях… В отношениях – да…

Ева внимательней вгляделась в сухое лицо. В этом человеке было что-то странное. Одновременно и интересное, и отталкивающее. Его лицо было похоже на каменистую пустыню. Ветер выдул в ней глубокие впадины, засуха пропахала извилистые трещины, выжидали вулканы глаз. Не человек, а сплошная сейсмически опасная зона.

– Вот вы пожимаете плечами, – заметил Александр Николаевич. – Но со мной соглашаетесь. Ведь соглашаетесь?

– Да нормальные они, – повторилась Маша, не находя других аргументов.

В коридоре грохнуло. Заорал Ра. Громко заржал Пушкин. Заверещала Катрин.

Дверь распахнулась.

– Хватит гипнотизировать девушек, – ворвался в комнату Ежик. – Пошли отсюда.

«Как пошли?» – дернулась Ева, тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы вмешаться в происходящее.

– А давай проводим Еву Павловну. – Взгляд, усмешка. По спине пробежали мурашки.

– Сама дойдет! – Ежик перебирал разбросанные по столу диски, закрывал программы на компьютере. Ева смотрела на его лихорадочные действия с удивлением. Куда он торопится? Что происходит?

– Не стоит, – спустил ноги с подоконника Александр Николаевич. – Темно уже.

– Дойдет, не развалится.

– Была у меня одна знакомая, – нарисовался в дверном проеме Пушкин. – Она вот тоже так пошла с вечеринки… С тех пор ее никто не видел.

– Она стала облачком и улетела на небо? – довольно хмыкнул Сашка, просачиваясь мимо Пушкина к дивану.

– И собаки потом неделю выли, – кровожадно закончил Пушкин.

– Значит, провожаем. – Александр Николаевич отправился в прихожую.

Ева глянула на Ежика. Он недовольно тряс головой, прыгал на лбу рыжий чуб. Губы надул. Скажи хоть что-нибудь!

– Ладно, пошли, – резко повернулся он и, даже не взглянув на Еву, потопал следом за отцом.