– Они будут знать об отчете?

– Нет, об отчете – ничего, обещаю вам.

– Я уже был готов подать в отставку, но он меня опередил, сказав, что в его распоряжении нет средства, чтобы вывести меня из Кабинета министров, поскольку, если не вскроется истина, это может вызвать по меньшей мере подозрения у всех, кто следит за последними политическими событиями. С этого дня я паршивая овца, и мои коллеги…

– Вы уверены, что документ, который к вам попал, действительно является копией отчета Калама?

Пуан удивленно поднял голову:

– Вы полагаете, это могла быть фальшивка?

– Я ничего не полагаю. Я рассматриваю все гипотезы. Тот, кто показал вам отчет Калама, не важно, подлинный или поддельный, а потом сделал так, чтобы он сразу исчез, бросил тень и на вас, и на все правительство, и вас станут обвинять в том, что это вы его уничтожили.

– В таком случае сплетни поползут уже завтра.

– Ну, необязательно так уж скоро. Хотел бы я знать, где и при каких обстоятельствах отчет был найден.

– И вы думаете, в этом удастся разобраться без шума?

– Постараюсь. Полагаю, господин министр, вы все мне рассказали? И если я позволяю себе излишнюю настойчивость, то в данных обстоятельствах очень важно…

– Я понимаю. Есть одна маленькая деталь, о которой я до сих пор не упомянул. Помните, я говорил об Артюре Нику. Когда мы с ним повстречались, уж не помню, на каком обеде, я еще был просто депутатом и мне даже в голову не приходило, что я стану министром гражданского строительства. Я знал, что он один из компаньонов фирмы «Нику и Совгрен», что на авеню Республики. Артюр Нику вел себя не как делец, а как светский человек. Что бы там ни думали, он не походил ни на нувориша, ни на денежного воротилу. Он человек образованный, культурный, и у него есть вкус к жизни. В Париже он посещал лучшие рестораны, и вокруг него всегда вились красивые женщины, по большей части актрисы театра и кино. Я думаю, все, кто котируется в мире искусства, литературы или политики, хотя бы раз побывали на воскресных приемах в Самуа. Я там встречал многих коллег по палате депутатов, главных редакторов газет, ученых – людей, за порядочность которых я готов поручиться. А сам Нику в загородном доме производил впечатление человека, у которого нет других забот, кроме как угостить приглашенных самыми тонкими и редкими блюдами в самой изысканной обстановке. Моя жена всегда его недолюбливала. Мы ездили к нему раз шесть, всегда с кем-нибудь, и наши отношения никогда не были близкими. Иногда у него по воскресеньям собиралось до тридцати человек гостей. Все обедали за маленькими столиками, а потом перемещались в библиотеку или к бассейну. Случай, о котором я вам не рассказал, произошел, если не ошибаюсь, года два тому назад… Да, точно, два года назад на Рождество моя дочь получила крошечную золотую авторучку с ее инициалами и с визитной карточкой Артюра Нику. Я очень рассердился и собирался вернуть ему подарок. В таком расположении духа я поделился сомнениями с кем-то из коллег, уж не помню с кем. И он мне объяснил, что такой жест Нику ни к чему не обязывает, потому что у него есть такая причуда: в конце года делать подарки женам или дочерям своих гостей. В этом году он дарил авторучки и заказал их множество. А был год, когда он дарил пудреницы, тоже золотые. У него, похоже, страсть к золоту. Дочка эту авторучку сохранила, и думаю, все еще ею пользуется. А теперь, если завтра история с отчетом Калама просочится в прессу, то станет известно, что дочь Огюста Пуана получила и приняла от Артюра Нику подарок…

Мегрэ покачал головой. Он вовсе не считал такую деталь пустяком.