– Расскажите о событиях, происходивших двадцать седьмого июля после семи тридцати вечера.

Не слишком ли наивно оставлять четырех парней слушать показания их товарища?

Сержант О’Нил был пониже и поприземистей остальных. Волосы у него курчавые, светлые, с рыжеватым оттенком. Грубые черты лица делают его похожим на крестьянина с севера Франции, но на крестьянина чистенького и опрятного.

Все они здесь выглядели какими-то чистенькими – и пятерка военнослужащих, и остальные, сидящие в зале. У них здоровый, благополучный вид – в Европе в уличной толпе такие люди встречаются ой как нечасто.

– Мы пошли в «Пингвин», сидели там и пили.

Это был примерный ученик-зубрила, хоть и не блистающий особыми способностями. Прежде чем ответить, он, словно на уроке, поднимал глаза к потолку, некоторое время соображал и только потом начинал говорить – неторопливым, ровным, бесцветным голосом, повернувшись, как велено, к присяжным.

В сущности, все они мальчишки, мальчишки-переростки двадцати с небольшим лет, крепко сложенные, мускулистые, но тем не менее мальчишки, которых по недоразумению принимают за взрослых людей.

– Сколько стаканов вы выпили?

– Около двадцати.

– Кто ставил выпивку на всех?

О’Нил это помнил. Помолчав – ему нужно было время подготовиться к ответу, – он сообщил, что сержант Уорд платил за два круга выпивки, почти за все остальные заплатил Дэн Маллинз, а он, О’Нил, только за один.

Мегрэ охотно потолковал бы с О’Нилом с глазу на глаз у себя в кабинете на набережной Орфевр; уж он бы вывернул этого ирландца наизнанку и узнал, что у него за душой.

Все они, кроме Уорда, холосты, и потому первым делом Мегрэ спросил бы: «Любовница у вас есть?»

О’Нил парень здоровый и без женщины не может обходиться. Той ночью они оказались впятером с одной девушкой, и все, за исключением китайца, были в подпитии. Неужто же в темной машине они не дали воли рукам?

Коронер о таких вещах, казалось, не думал, а если и думал, то никак этого не проявлял.

– Кто решил поехать на остаток ночи в Ногалес?

– Точно не помню, но, кажется, Уорд.

– От Бесси вы такого предложения не слышали?

– Нет, сэр.

– Как вы сидели в машине?

О’Нил долго и сосредоточенно размышлял; можно было подумать, что он не слышал показаний своего приятеля.

– Уорд через некоторое время пересадил Бесси назад.

– Почему?

– Думаю, ревновал ее к Маллинзу.

– У него были основания опасаться Маллинза в этом смысле больше, чем остальных?

– Не знаю.

– Что произошло, когда вы проехали аэродром?

– Мы остановились.

– Почему?

О’Нил долго смотрел в потолок, наконец, глянув искоса на Уорда, не отрывавшего от него глаз, произнес:

– Потому что Бесси отказалась ехать дальше.

Всем своим видом он демонстрировал: «Мне очень жаль, но такова правда, а я давал присягу говорить только правду».

– Бесси не захотела ехать в Ногалес?

– Да, сэр.

– По какой причине?

– Не знаю.

– Что произошло после того, как машина остановилась?

И опять было произнесено «оправиться» – армейский синоним глагола «помочиться».

– Бесси прошла в противоположную сторону?

О’Нил опять посверлил взглядом потолок, но молчание оказалось куда продолжительней, чем раньше.

– Насколько я помню, Бесси возвратилась вместе с Уордом.

– Бесси вернулась?

– Да, сэр.

– И села в машину?

– Да. Мы развернулись и поехали к Тусону.

– А когда Бесси оставила вас?

– Когда мы во второй раз остановились. Как только мы развернулись, Бесси сказала Уорду, что хочет с ним поговорить.

– Она сидела сзади, рядом с вами?

– Да. Сержант Уорд затормозил, и они вдвоем вышли из машины.

– Куда они пошли?

– К железной дороге.

– Они долго отсутствовали?

– Сержант Уорд вернулся минут через двадцать – двадцать пять.