Где-то через час вернулась вторая подгруппа. И так же, как и мы, ни с чем – ни еды, ни воды, ни чего-то, что помогло бы нам выбраться.

– Огонь нужно поддерживать постоянно! – бубнил Хьюго. – Может, пролетит самолет. Или вертолет. Кто-нибудь знает азбуку Морзе?

До полуночи мы сидели в кругу перед костром и вынужденно общались. Все оказались очень разными людьми – по характеру, темпераменту, умению переживать трудности. Одни были апатичны, другие находились в депрессии, третьи – в страхе. Но сегодня мы попали в условия, когда нас вынудили к тому, чтобы как-то скооперироваться. Поэтому мы просто сидели у костра и знакомились поближе, периодически прерываясь на идеи касательного того, почему мы здесь и как отсюда сбежать. Однако я отметил, что никто не стал рассказывать лично про себя, по какой причине он сюда попал. А потому между нами не могло возникнуть взаимного доверия, без которого сплоченным целым не стать.

Все идеи, как сбежать отсюда, беспощадно критиковались. Казалось бы, вокруг просто стены. Грета предложила сделать под стеной подкоп, но копать было нечем – мы проверили ближайшие гаражи и инвентарную. Единственным решением, к которому мы почти единогласно пришли, было дождаться рассвета и, пока стоит день, максимально, насколько это было бы возможно, обыскать всё, куда только можно попасть.

Здесь, сидя у костра, многие говорили о том, что поодиночке нам отсюда не выбраться, и призывали держаться друг друга. Отто (который, кстати, оказался не просто орнитологом, но профессором и доктором наук) сказал, что как целое мы приобретаем ряд новых функций, отличающих нас как группу, от нас поодиночке. В группе мы могли рассчитывать на взаимопомощь, на коммуникацию, поиск идей. В макромире целое всегда больше суммы частей за счет того, что прибавляется некая объединяющая идея «целого» – эффект целостности.

Мы готовились ко сну. Хьюго уже похрапывал, свернувшись у костра. Огромное небо над нами стало почти черным, и на нем появилось множество звезд – я никогда не видел столько звезд на небе в Розенберге (если, конечно, мы находились в окрестностях Розенберга)!

Рядом со мной сидела красавица Эмили. Она грела душу, а костер – тело. Мы здесь как будто подростки, которые оказались в лагере выходного дня. Все это могло показаться спокойным и беззаботным времяпровождением, но душу не покидало вязкое чувство тревоги, а в голове раз за разом прокручивались страшные правила игры Оборотня.

Пойдет ли кто-нибудь из них на убийство?

Хотелось спать, но страх не давал мне этого сделать – организм постоянно выбрасывал адреналин в кровь. Малейшие шорохи, странные взгляды окружающих – вдруг кто-то решит играть по правилам серийного убийцы и начнет зачистку с меня – все заставляло сердце биться чаще и ожидать опасность отовсюду.

Наш тихий разговор и поток моих мыслей прервал резкий звук, доносящийся из висевшего на столбе громкоговорителя. Оборотень был готов сделать какое-то объявление – все напряженно уставились на столб в ожидании, что же он нам скажет на этот раз.

Но серийный убийца произнес лишь одно слово. Одно жуткое слово, мгновенно вернувшее нас в тяжелую реальность.

– Полночь.

– Полночь? – зачем-то переспросил Кейсер.

– Он говорил что-то про клоунов… – вдруг вспомнила Эмили.

– И что это значит? – спросил я.

Ответ не заставил себя долго ждать. Тут же где-то вдалеке раздался рев мотоциклов.

– Клоуны приехали! – улыбаясь во все лицо, известил Гоззо.

– Что происходит? – зевая, спросил разбуженный Хьюго.

Многие, растерявшись, просто замерли на месте, а звук все нарастал.