Я пришла в ужас, обнаружив плачевное состояние его финансов. Причем отнюдь не из‑за нехватки у него средств – когда я познакомилась с Эдуардом, то сразу поняла, что ему не суждено разбогатеть, – а скорее из‑за того пренебрежения, с которым к нему, похоже, относились его так называемые друзья. Они обещали вернуть деньги, но то были пустые посулы. Они пили его вино, пользовались его гостеприимством, но практически ничего не давали взамен. Эдуард был именно тем, кто заказывал напитки для всех, еду для дам, – одним словом, обеспечивал хорошее времяпрепровождение для всех, но, когда приносили счет, его собутыльники, словно по мановению волшебной палочки, исчезали.

– Дружба для меня дороже денег, – обычно говорил он, когда я изучала его счета.

– Твои чувства заслуживают восхищения, любимый. Но, к сожалению, дружбу на хлеб не намажешь.

– Я женился на деловой женщине! – с гордостью восклицал он.

В первые дни после нашей свадьбы я могла смело считать себя скальпелем для вскрытия нарывов, однако Эдуард неизменно гордился мной.

Я смотрела в окно бара «Триполи», пытаясь понять, кто там внутри. Когда я повернулась, Эдуард разговаривал с какой-то женщиной. В чем я не нашла ничего необычного: мой муж знал чуть ли не всех в пределах Пятого и Шестого округов. Было невозможно пройти и сотни ярдов, чтобы Эдуард не обменялся с кем-нибудь приветствиями, добрыми пожеланиями, не угостил приятеля сигареткой.

– Софи! – сказал он. – Иди сюда! Хочу познакомить тебя с Лаурой Леконт.

Я на секунду замялась. Судя по нарумяненным щекам, туфлям без задника, Лаура Леконт была fille de rue[2]. Когда мы впервые познакомились, он сообщил, что нередко использует их в качестве моделей; они идеально подходят для этого, говорил он, так как совершенно не стесняются своего тела. Наверное, меня должно было шокировать, что он хочет познакомить меня, свою жену, с падшей женщиной. Но я сразу поняла, что Эдуарду плевать на условности. Я знала, ему нравятся гулящие девки, более того, он относился к ним с уважением, и мне не хотелось ронять себя в его глазах.

– Приятно познакомиться с вами, мадемуазель, – сказала я.

Я протянула ей руку, специально использовав официальное «вы» для того, чтобы выказать ей свое уважение. У нее оказались такие мягкие пальцы, что я практически не почувствовала рукопожатия.

– Лаура довольно часто мне позирует. Помнишь портрет женщины, сидящей на синем стуле? Тот, что тебе особенно понравился? Это Лаура. Она великолепная натурщица.

– Вы слишком добры, месье Лефевр, – ответила она.

Я тепло улыбнулась Лауре:

– Знаю эту картину. Прекрасный образ. – (Она удивленно приподняла брови. Уже после я поняла, что ей нечасто приходилось получать комплименты от других женщин.) – Вы кажетесь просто роскошной женщиной.

– Да, роскошной. Софи абсолютно права. На этой картине ты выглядишь действительно роскошно, – согласился Эдуард.

Взгляд Лауры заметался между Эдуардом и мной, словно она пыталась понять: случайно, не издеваюсь ли я над ней?

– Когда Эдуард впервые меня изобразил, я у него получилась похожей на отвратительную старую деву, – успокоила я Лауру. – Злобную и жутко противную. Помнится, Эдуард тогда еще сказал, что я уж больно чопорно держусь.

– Я никогда бы такого себе не позволил, – заявил Эдуард.

– Но ты так подумал.

– Что ж, картина получилась действительно ужасной, – согласился Эдуард. – Причем исключительно по моей вине. – Он посмотрел на меня. – Но зато теперь я при всем желании не смогу написать с тебя плохой портрет.

Когда я ловила на себе его взгляд, меня почему-то по-прежнему бросало в краску. Разговор на секунду прервался. Я отвернулась.