Растирая предательницу-руку, не пустившую его в общий строй, Олег сделал поправку на то, что поставленный в легком вооружении в задние ряды строя холоп наверняка ничего не видел, и, полагаясь на свой опыт пребывания в этом жестоком мире, смог примерно восстановить картину битвы.

Степняки, начиная решительную битву, скорее всего, использовали свой любимый прием: притворным отступлением заманить врага в засаду, внезапно навалиться со всех сторон, посеять панику, а потом добить убегающих пришельцев, прижать их к пока еще неприступным городским стенам, вырезать всех до последнего… Потому и «навалились сразу с трех сторон» – это была попытка окружения. Правда, муромская дружина оказалась слишком велика, и охватить ее полностью не удалось – иначе не разговаривал бы он сейчас с Будутой, лежал бы мальчишка в холодной степи, а вечно голодные вороны выклевывали его застывшие глаза. Но самое главное – русские не дрогнули, не побежали, боясь того, что тысячи степняков рубят их со всех сторон, а продолжили атаку. Конная рать, одетая в железо, набранная с пристрастием из тысяч желающих, годами тренированная в детинце опытными воеводами, уверенная в своей непобедимости и потому готовая рубиться с кем угодно и сколько угодно, на сытых, выращенных на овсе и ячмене конях сошлась с лихой толпой из призванных ханом пастухов, вооруженных тем, что каждый сумел найти сам или получил в наследство от дедов, на тощих лошадках, не знавших иной пищи, кроме травы – а зимой и ее добывавших через раз.

Да, конечно, легкая степная конница была страшной силой – когда налетала стремительно и нежданно, когда грабила оставленные без присмотра деревни и обозы, когда сметала малые заслоны и дозоры и исчезала неведомо куда, когда закидывала воинские колонны стрелами и легко отрывалась от преследования тяжело вооруженных врагов. Однако легкая стремительность хороша там, когда можно выматывать врага, не считаясь с многоверстными переходами, охватами и отступлениями. Когда же защищаешь свой дом, стремительность бесполезна. Можно только встать на его пороге с топором и рубиться, пока последний из разбойников не упадет с расколотым черепом. Торки защищали свой город. Они не могли бежать, они должны были умереть или перебить пришельцев. И они погибали – под ударами пудовых палиц и булатных мечей, затаптываемые шипастыми подковами, протыкаемые точными выпадами рогатин. Погибали – и мало чем могли ответить богатырям, чьи тела закрывались не стеганными конским волосом халатами или кожаными кирасами, а добротными кольчугами и зерцалами; не толстыми меховыми шапками, а островерхими ерихонками с позолоченными улыбающимися личинами. Конечно, среди кочевников хватало и тех, кто смог купить или украсть настоящий колонтарь или греческий ламинар, кого обучал ратному делу не скучающий дед, а умелый сотник, ставший лишним у шатра правителя – но в битве тысяч отдельные счастливчики особой роли не играют…

Муромская дружина, ведя за собой боярское ополчение и оружных холопов, успешно прорубилась через засадный торкский полк, разрезала силы поганых пополам, лишив общего управления, вышла степнякам за спины – и те, кто это заметил, поняли, что с минуты на минуту получат холодный клинок себе меж лопаток. Страх смерти для многих оказался сильнее чести – и они кинулись прочь, увлекая за собой малодушных и колеблющихся. Битва закончилась, превратившись в избиение тех, кто улепетывал медленнее своих товарищей.

Коли так – рассеявшиеся степняки будут бежать еще не один день, боясь преследования, не помышляя о сопротивлении, ища приюта у дальних родственников и друзей. Сохрани их хан собственную жизнь – вряд ли он сможет собрать больше десятой части своих нукеров, да и то еще очень не скоро. Это означало, что город обречен.