Он вспомнил о Восточной темнице, как о покинутом доме – там просторно и видно звезды, там вода и мягкий мох. И там есть «завтра», и «послезавтра», и «через неделю»; здесь, в яме, вечно тянется ночь.

Огонек свечи состоял, оказывается, из нескольких частей: темный в центре, яркий на верхушке и по краям. Он был главным богатством, оставшимся у Развияра. Его единственным богатством и надеждой. Хороший воск оплывал медленно; Развияр вспомнил маяк, где было светло днем и ночью. Вспомнил ревущее пламя, указующее путь морским судам. Вспомнил пенный след за кормой «Крыламы». Вспомнил старика, который не хотел отпускать его на «Чешуе» и все-таки отпустил.

Лицо, обрамленное седыми волосами, как венчиком. «Медный король, Медный король. Возьми, что мне дорого, подай, что мне нужно. Медный король, Медный король…»

Развиярова тень лежала на стене – черная, страшная. А если на этот раз сработает?! Ведь нет другой надежды, только на Медного короля. Возьми, что мне дорого. Подай, что мне нужно. Свободу! Жизнь и свободу!

Трясущейся рукой Развияр повторил движение, которому научил его когда-то старик.

– Медный король… Медный король!

Он запнулся, совладел с собой и продолжал:

– Возьми, что мне дорого! Подай, что мне нужно!

Свечка исчезла без звука. Без следа.

Снова сделалось темно.

Утром его привели к властелину. Тот сидел в кресле на широком полукруглом балконе, а рядом стояла на трехногой подставке большая подзорная труба. Развияр когда-то видел похожую в руках капитана «Крыламы». Правда, капитанская была поменьше.

Стража удалилась. Небо, подернутое мраморной сеточкой облаков, было похоже на морскую воду – такое же сине-зеленое, неспокойное. С балкона на три стороны открывались окрестные скалы: из-за резкого контраста света и тени в их очертаниях мерещились искаженные яростью лица. Профиль властелина с его сломанным носом казался частью этих гор.

Снизу, из ущелья, еле слышно доносился шум воды. Этот шум сопровождал Развияра всю ночь. Слушая приглушенный стенами рокот, потрескивание остывающих камней, шелест ветра в отдушинах, он то метался по каменному мешку, то валился без сил на солому.

Ему казалось, что стены в темноте сжимаются и потолок становится ниже. Он усилием воли подавлял панику, и тогда стены, невидимые, исчезали вовсе, и Развияр оказывался один посреди огромного темного мира. Еще вчера он был животным, ручным, вьючным, тягловым, как крыса в барабане. Он был животным, мир перед его глазами плыл, невнятный и мутный, а сегодня, сейчас, будто прорвалась пелена. Будто отчистили от тины и грязи желтый костяной клинок.

Подумать только – он сам отправил личинку в воду! А ведь мог захватить властелина и, угрожая его жизни, диктовать свои условия! Как же можно было проиграть, имея в руках могучее оружие?!

В темноте он налетел на каменную плиту и ушиб большой палец на правой ноге. Боль неожиданно помогла успокоиться. Развияр решил, что ничего еще не кончено, завтра его поведут на казнь, или еще куда-нибудь поведут, и тогда он успеет сделать хоть что-нибудь: вырваться, или захватить заложника, или, на худой конец, спрыгнуть со скалы, прихватив с собой палачей. Его приводила в ужас единственная мысль: никуда не поведут, бросят тут без еды и воды, в тишине, темноте – умирать.

Медный король, Медный король… Он снова обманул Развияра, не подал того, что нужно – хоть Развияр и отдал ему самую дорогую вещь. Вместо свободы пришли разочарование и злость, и бешеная жажда действовать – чем это поможет пленнику в каменном мешке?!

Под утро он почти успокоился. Лежал тихо, глядя в темноту, и думал о зверуинах – кто они, откуда они явились и зачем. Думал о властелине – сколько воли и времени, сколько денег и власти понадобилось, чтобы выдолбить – выгрызть – в скале его замок. О следах зубов скальных червей. О магии; был ли магом старый Маяк? Вряд ли. Может ли сам властелин оказаться магом? Вполне возможно, это многое бы объяснило. Чем он платит своим людям? Откуда приходят продуктовые караваны? Как далеко отсюда до границ Империи, и выстоит ли замок против атаки с воздуха? И можно ли его одолеть, а если можно, то как?