Я притерпелся к своему новому положению. После завтрака собирал солдатские письма и штабные отправления, если таковые были, и отправлялся на почту в Солдатский переулок. Это было близко и можно было идти через Лефортовский парк, а можно было и по улице мимо академии. На почте работали некрасивые женщины и все какие-то недобрые. Вообще во всех учреждениях, магазинах, в киосках, в кассах метро работают только сердитые женщины. На почте я старался поскорее обернуться со своими делами и на выход. А если подумать, то с чего бы всем этим женщинам быть добрыми и вежливыми? Четыре года войны, послевоенный голод, нужда, мужей нет, вечные заботы, чем детей накормить, во что обуть их и одеть. «Доля ты долюшка, женская доля…»

Один раз я ехал на почту на телеге. Вышел за проходную и сразу же увидел подводу, что было весьма редким явлением на московский улице. Подвода ехала от Лефортовского моста вверх по Красноказарменной улице. Ездовой – хохол – увидел, что я ожидаю, когда он проедет, приветливо предложил:

– Сидайте, сидайте, вместе будем ехать.

Я вспрыгнул на телегу, хохол что-то принялся мне рассказывать, но я не слушал его. Утром я постоял перед своим портретом Вождя и еще раз удовлетворенно подумал о своей работе и вместе с тем подумал о том, что никто из господ начальничков ни одного слова одобрения не сказал, словно это обыденное дело, как будто каждый стройбатовский солдат может нарисовать такой портрет. Мысли эти были огорчительными и не шли из головы. Между тем, тихим ходом доехали до поворота на Краснокурсантский проезд. Я поблагодарил ездового за компанию, соскочил с телеги и направился к почте, но не дошел я еще и до академии, как вдруг услышал:

– Стойте, стойте, сержант! Сидайте!

Обернувшись, я увидел, что мой знакомец едет на своей телеге и снова подсел к нему. Хохол с веселым удивлением рассказал:.

– От лошадь! Як доихалы до круга 37-го, так и не схотела идти дальшей. Думала, что на 320-й завод едем. Не схотела и всё!

Хохол подвинулся на повозке.

– Да вы сидайте тутачко. Сидайте.

– Ну и что ж вы теперь? Не поедете на завод?

– А як же? Поедем, обязательно поедем. Только по другой улице. От лошадь!

Мне хотелось узнать сумеет ли ездовой преодолеть нежелание лошади ехать на 320-й завод, но мне надо было на почту и я, пожелав всякой удачи своему вознице и своенравной лошади, оставил его. Телега благополучно повернула на Солдатскую улицу.

Летом демобилизовали из армии солдат и сержантов 1925 года рождения. Уехал в свои Великие Луки Федя Исаченков, уехал хороший человек, сержант Вася Кудреватых, который 24 года назад родился рядовым в Тамбовской области. Покинули стройбат и уехали Юлюс Кунцманас и Костас Бонифастас, а также и многие другие мои однополчане. Только если русские молодые люди поехали к своим родителям в свои родные места, то я так и не узнал, куда же поехали многие из моих товарищей литовских солдат: в свою родную Литву или в далекую и страшную Сибирь.

После этой демобилизации я и мои ровесники стали самыми старыми солдатами в Советской Армии.

Как-то поздним августовским вечером воскресного дня я возвращался из увольнения. Только что прошел дождь и в мокром асфальте огнистыми столбами отражались уличные фонари и освещенные окна первых этажей. В районе Земляного вала узкими улочками я шел к Курскому вокзалу на метро. Улицы были безлюдны, но впереди я увидел маленького человечка, с трудом продвигавшегося по мокрому асфальту. Это был безногий инвалид на своем ужасном транспортном приспособлении. После войны множество безногих людей пользовались для передвижения самодельными колясками, представлявшими собой сколоченную из досок платформочку, снизу которой крепились две оси из арматурных стержней с насаженными на них шарикоподшипниками. Инвалид крепился к платформе прочным широким ремнем, а передвигался с помощью двух деревянных чурок, отталкиваясь ими от асфальта. Этот «экипаж» имел широкое распространение по всей послевоенной России.