Во второй половине дня солдаты добрались до места назначения. Нам сказали, что это Октябрьское поле и оно находится на северно-восточной окраине Москвы. Просторная, вытоптанная территория, огороженная колючей проволокой, была похожа на настоящую зону, только без бараков и вышек с охраной. Толпилось здесь множество неприкаянного народа в таком же, как и у вновь прибывших, затрепанном солдатском обмундировании.

Безнадёга!

Часов в шесть дали поесть баланды с хлебом. А часов в восемь всех прибывших сегодня в Москву, построили и повели за ворота «зоны». На этот раз шли недолго. Привели к метро «Сокол». Почти все впервые попали в метро. С пересадкой доехали до станции «Бауманская». Отсюда снова пешком пошли на улицу Красноказарменную. Усталых и голодных солдат завели через проходную в просторный двор и сказали, что здесь придется ночевать. А как ночевать? Земля голая, ни травинки на ней, ни кустика. Слава Богу, дождя не было. Начинало темнеть. Мне часто приходилось спать на земле под открытым небом, но это было, как правило, в лесу под деревьями, на траве, на опавших листьях, на лапнике, а в городе на твердой, как камень земле это было впервые. Промаявшись пару часов, солдаты начали с помощью своих бушлатов и шинелей устраиваться на ночлег. Потом подошли какие-то военные люди, подали команду вставать и всех повели в близко стоявший дом, провели на третий этаж в какие-то пустые комнаты. Голые доски пола показались раем, а над головой была крыша.

На второй день пребывания в Москве я стал командиром взвода.

По штату это офицерская должность и она соответствует офицерскому званию от младшего до старшего лейтенанта. В строительных же батальонах в первые годы на должность командиров взводов назначали сержантов. Позже такое положение изменилось и в батальоне появились «взводные ваньки» в офицерских погонах.

А со мной все произошло так. Двор, куда солдат привели вчера вечером и дом, в котором мы ночевали на голых досках, – все это принадлежало Академии Бронетанковых войск Красной Армии. Утром плохо спавшую солдатскую братию вывели во двор и накормили перловкой или, как еще ее называли, «орловской шрапнелью». Полевую кухню увезла на буксире полуторка.

Незнакомый офицер подал команду строиться в шеренгу по двое. Солдаты суетливо, кое-как построились. Шеренга получилась очень длинная и неровная. Молодой симпатичный парень с погонами старшины взял на себя инициативу и организовал это построение. Стоявший поодаль офицер вышел на средину и стал перед строем. Это был высокого роста, прямой, подтянутый, строгий на вид, но сразу было видно, что не злой и не своенравный командир. Все на нем было точно подогнано по росту и фигуре. На плечах у него были погоны капитана, на гимнастерке – орден Боевого Красного знамени без планки и желтая полоска, свидетельствующая о тяжелом ранении на фронте. Таких безупречно экипированных офицеров обычно изображают на методических таблицах, как примерный образец внешнего вида офицера Красной Армии. Капитан объявил, что все солдаты с сегодняшнего дня являются военнослужащими 124 Отдельного Строительного батальона (124 ОСБ).

– Вы будете первой ротой этого батальона, а я – капитан Тарасов – буду вашим командиром, – заявил стоявший перед строем офицер.

Без суеты и лишнего шума за какой-нибудь час времени капитан спокойными и точными распоряжениями организовал из полутора сотен разобщенных мужчин полноценную стрелковую роту. Если бы в этот момент сложилась военная необходимость, то капитан Тарасов с полной уверенностью мог бы развернуть свою роту в боевой порядок и с линии обороны или с рубежа атаки ни один солдат не уклонился бы. Такая убежденность и командирская воля исходила от незнакомого капитана. Он подозвал к себе младших командиров и, когда я приблизился к нему, то заметил, что один глаз у капитана стеклянный. Восемь сержантов стояли перед ним в заношенном обмундировании, одинаково не известные ему и одинаково неприглядные. Он осмотрел всех единственным глазом и без колебаний строго и уверенно назначил четырех сержантов командирами взводов. По какому признаку он сделал свой выбор и чем руководствовался при этом, непонятно, но потом, по прошествии немалого времени, он как-то сказал, что не ошибся в своем выборе.