А потом его захватили. Похитили – незримая сила подцепила его подобно птице Рух и потащила в свою пасть.

Кедровая лощина сменилась кромешной темнотой. Ничего. Слепящая, пронзительная боль охватила его – он и не представлял, что бывает так больно, словно тысячи кинжалов вспороли каждый мускул тела, пока его влекло – тянуло – по черноте, которая была гуще грязи. Разломанный и собранный заново из фрагментов, острых, как куски битого стекла.

Жизнь с громом ворвалась в его грудь и забила в барабан. По новым венам заструилась жидкость, увлажняя растущие мышцы, и удушающая тяжесть опустилась ему на грудь. Он стал задыхаться, новый рот образовался, чтобы втянуть воздух в легкие. Вернулся слух и принес крики.

Его крики.

В него с силой ворвались воспоминания. Женщина – выкрикивает его имя, шепчет его имя. Черные глаза и лукавая улыбка, прикосновение ее губ к его, она прижимается к нему в темной пещере. Эти же глаза, переполненные шоком и разочарованием, – в разрушенном лазарете. Утопленник, покрытый чешуей и щупальцами, склонившийся над ним. Ржавый клинок в сочащейся руке.

Дара открыл глаза, но увидел только черноту. Боль угасала, но все казалось чужеродным, по его телу, чересчур легкому, но в то же время слишком реальному, проходили импульсы, которых он не испытывал уже много десятков лет. Много веков. Он снова начал задыхаться и хватать ртом воздух, пытаясь заново научиться дышать.

Рука легла ему на плечо, и тело омыло волной тепла и покоя. Боль ушла, сердце забилось уверенным ритмом.

Словно камень свалился у него с души. Дара бы ни с чем не спутал живительное прикосновение Нахид.

– Нари, – вздохнул он. На глазах выступили слезы. – Прости меня, Нари. Мне так жаль. Я не хотел, чтобы…

Дара осекся на полуслове. Его взгляд упал на собственную ладонь.

Она ярко пламенела, а пальцы оканчивались смертельно-острыми когтями.

Он чуть не закричал, но увидел перед собой женщину. Нари. Нет, не Нари, хотя в выражении незнакомки угадывались ее черты. Эта Дэва была старше, ее лицо было слабо изрезано морщинами. Серебро проседило черные волосы, неаккуратно остриженные по плечи.

Судя по всему, она была потрясена не меньше Дары. Обрадована – и потрясена. Она потянулась к нему и погладила по щеке.

– Сработало, – прошептала она. – Наконец-то сработало.

Дара в ужасе уставился на свои пламенеющие руки. На пальце сверкнуло ненавистное рабское кольцо с изумрудом.

– Почему я стал таким? – Его голос панически надломился. – Ифриты…

– Нет, – быстро успокоила его женщина. – Ты свободен от ифритов, Дараявахауш. Ты свободен от всего.

Это ничего не проясняло. Дара непонимающим взглядом таращился на собственную огненную кожу, внутри холодея от ужаса. Ни в одном известном ему мире джинны и дэвы не были похожи на него теперешнего, даже возвращенные из рабства.

На задворках сознания Дара все еще слышал голос сестры, умоляющий его вернуться в сад предков. Тамима. Горе захлестнуло его, и слезы градом покатились по щекам, шипя на раскаленной коже.

Он содрогнулся. Магия, текущая в крови, ощущалась им обостренно: свежая, оголенная, как нерв, неуправляемая. Он сделал резкий вдох, и стены шатра, в котором они находились, яростно всколыхнулись.

Женщина схватила его за руку.

– Успокойся, Афшин, – сказала она. – Ты в безопасности. Ты свободен.

– Что я такое? – Он в очередной раз взглянул на свои когти, и его замутило от увиденного. – Что ты со мной сделала?

Она захлопала глазами, удивленная мучительной интонацией в его голосе.

– Я сделала тебя феноменом. Чудом. Ты – первый дэв, освобожденный от оков проклятия Сулеймана за три тысячи лет.