Появившись в селе Окатове в 1992 году после скандала в поморском архиве, Вячеслав Ильич шагал к сельсовету в остроносых итальянских туфлях «Tektony», в жёлтом клетчатом плаще «Barberry» до пят, а по воротнику плаща мерно похлёстывал схваченный резинкой седоватый хвост-хаер. И без того узкое лицо наследника с тонкой косточкой носа удлинялось вверху открытым лбом, а внизу – курчавой светлой бородкой – необходимым атрибутом столичной академической фронды тех лет.
Таким он и нырнул в низкую дверь бывшего «трактира Синцова», Матвея Лукича, – его униженного, оскорблённого и убиенного деда.
Теперь «зала с самоварной стойкой» была перегорожена натрое; налево за дверью сидели счетоводы, направо – председатель сельсовета, а посредине – нестарая дородная цербер-чиновница в глухом суконном платье с белым воротником.
Будто наяву видел сейчас Вячеслав Ильич, позванивая скальпелем по стеклу окна на десятом этаже московской квартиры, как она поправила тогда корону кос на голове, стряхнула пальцами несуществующую пыль с пышной груди и кокетливо поинтересовалась: «По какому вопросу, товарищ?»
По мере того как Вячеслав Ильич излагал ей цель своего появления, показывал листок со свидетельскими показаниями одного из старожилов села о проживании деда, пояснял необходимость приложения печати для получения статуса документа, втолковывал, нажимая на такие слова, как перестройка мышления, попрание права частной собственности, реституция, – взгляд сановной селянки рассеивался. Она бледнела. На месте милого личика вылепливалась физиономия стандартной госслужащей, солдата невидимого фронта.
Она даже попыталась заступить Вячеславу Ильичу дорогу к кабинету председателя, но Вячеслав Ильич опередил, втиснулся за порог и даже некоторое время придерживал дверь от толчков сзади.
Ясно помнился Вячеславу Ильичу и тот старый партийный делец-председатель с густыми волосами на голове, тщательно зачёсанными назад до плотности шапочки, в двубортном пиджаке с острыми лацканами, встретивший его насторожённым, бегающим взглядом опытного оценщика: «Синцов, Синцов… Да, да… Как же, как же…»
Ни апломбом, ни лексикой этого номенклатурного зубра не взять, понимал Вячеслав Ильич и сразу пошёл на таран – выложил на стол перед ним синьку-копию революционного закона о собственности 1992 года.
В результате долгих учтивых препирательств на листке с повествованием сельского старожила о существовании на этой земле предка просителя появилась ещё и приписка председателя: «Проживание гражданина Ф. П. Грибова (знавшего покойного деда ещё живым) на территории села Окатова удостоверяю».
Председатель подписал, долбанул печатью и уже в дверях остановил уходящего Вячеслава Ильича:
– Ну, зачем вам этот дом? Такая ведь морока!
Готовой фразы у Вячеслава Ильича тогда ещё не выработалось.
Он задумался.
– Даже не знаю… Хочется…
Покачивание мудрой чиновничьей головы и глубокий вздох должны были донести до Вячеслава Ильича его мнение о полной бесперспективности затеи…
– Победа! Это победа! – вспоминая этого бюрократического мудреца, восклицал теперь Вячеслав Ильич, расхаживая между своих колб и микроскопов с листами постановления ЕСПЧ в руке как с нотами для разучивания песни.
Настроение было приподнятое чрезмерно, радость так светла, что он без усилий отогнал мысль вспрыснуть великое событие разведённым спиртом из шкафа с химикатами. Вместо этого взял с полки пианику (волынка с клавишами), завалился на диван и ударился в импровизации на тему «Шотландской застольной».
Retro
На восьмисотом километре федеральной трассы М8 вскоре после поворота влево к селу Окатову этот чёрный особняк в два этажа и с башнями по краям гнездился на каменистом косогоре в редком корявом сосняке, краплёный золотистыми каплями живицы, цельно-лиственничный, монолитно закаменевший: остов намертво пропитался спекшейся смолой, как железнодорожные шпалы креозотом.