– Ой, не смеши меня. Хотя твои слова опять-таки весьма характерны. Знаешь, у меня есть двое знакомых: один музыкант, а другой – военный; оба – очень известные в своих сферах люди. Так вот, музыканту когда-то довелось побывать в Чечне – во время войны, и он мне говорил, что после возвращения оттуда он несколько недель только плакал и бухал – больше ничего делать не мог. Так его шокировало всё увиденное. Когда я рассказала об этом военному (а он как раз воевал в Чечне), он только презрительно рассмеялся. «Ну, говорит, и психи эти гражданские. Я, говорит, ни на какой войне не видел столько истериков и психопатов, сколько в любом мегаполисе». И ты знаешь, я думаю, что он прав. В мегаполисе психов наверняка больше, чем на любой войне. Военные преимущественно люди уравновешенные.

– Не буду спорить.

– Капитулируешь?

– Ну, я же не герой.

– А я еще, может, превращу тебя в героя.

– Зачем это?

– Скоро узнаешь.

– Любопытно…

– Давай, поплыли дальше, а то солнце совсем зайдет.

И мы поплыли, и скоро уже снова выходили на берег. Какое-то время занял стыдный для меня ритуал помещения лодки обратно в рюкзак; Медея не упустила шанса в очередной раз поглумиться над моей «практичностью». Затем она отвернулась от меня, произнесла какое-то слово – какое, я не расслышал – и сказала:

– Всё, теперь можем выходить.

И мы пошли пролеском к дороге. Не знаю, в каком именно месте реальность изменилась, но, выйдя на дорогу, мы снова оказались поливаемы дождем и обдуваемы пренеприятнейшим ветром. Я спросил у Медеи:

– При выходе ты произнесла какое-то слово, или мне показалось?

– А как же – произнесла. И при входе тоже – еще при подходе к озеру. Волшебное слово, как и полагается. «Сезам, откройся», «Мутабор», и всё в таком духе.

– И что это за слово?

– Хочешь увидеть Медею за колдовством?

– Хотел бы и сам поколдовать.

Медея задумалась, внимательно рассматривая меня – вероятно, она взвешивала, насколько я достоин стать хранителем волшебного слова. Оказалось, нет, еще недостоин.

– Позже скажу, – и мои дальнейшие расспросы ни к чему не привели.

Дождь и ветер не ослабевали, но пережитый нами сегодня опыт был слишком удивителен и содержателен, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Правда, скоро обнаружилось, что идти обратно пешком нет никакой возможности. Слишком много машин, а тележку ведь, напомню, приходилось катить по краю дороги – очень неудобно, того и гляди, что какая-нибудь машина попросту сшибет ее. К тому же я снова почувствовал усталость, о которой в пространстве оживающего воображения совсем позабыл, да и у Медеи, похоже, не было особого запала пройти пройденное с утра еще раз. В общем, мы дошли до ближайшей автобусной остановки и сели ждать автобуса или маршрутки. Ждали недолго, потом недолго ехали и вот мы уже снова в Сосновом Бору. Эх, как же мне не хотелось идти домой! После всего пережитого – и возвращаться в свою квартиру к пререканиям с мамой? – это святотатство. Но вот уже и дом. Я остановился, Медея тоже. Я ждал, что она что-нибудь скажет, но она молчала. Вообще, за время, пока мы занимались совместными видениями, мне показалось, что она смягчилась и что между нами даже установилась какая-то связь (протянулись нити интимности), но теперь она стояла рядом со мной – холодная, чужая и пугающая.

– Чего стоишь? Беги домой к мамочке, а то она тебя заждалась уже.

– Ну, а мы как-то еще…

– Как-то еще – что?

– Встретимся?

– А зачем?

– Ну как, зачем? Мне хотелось бы еще раз…

– Понятно, что хотелось бы. А ты это заслужил?

– Не знаю. Нет, наверное.

– Продолжаем скромно самоуничижаться? Ладно уж. Встретимся, если ты этого хочешь, а если сильно хочешь, то мы можем встретиться прямо сейчас.