Руки мужчины, не скрытые подвернутыми сейчас рукавами рубашки, напряглись, четко очерчивая каждый мускул под бледной кожей. На такие руки можно было бы смотреть часами, посвящая им немало поэтических строк или перенося опасную красоту в мрамор скульптуры, если бы не одно весомое, но – этот северянин дико меня раздражал! До зубного скрежета. До желания задушить. Засунуть обратно в ту камеру, из которой он скрылся, благодаря Рику, оставив неудачливую соседку – в моем лице – в полном одиночестве.

Изобразив самую милую улыбку, на которую сейчас была способна, я ответила:

– Если ты нуждаешься в моем обществе, а так оно и есть, – я указала на бледную метку в виде змейки, оставшуюся на руке после того, как жетон Мира растворился под моей кожей, – то будь добр, считаться с моим мнением. Или хотя бы не язви каждый раз, стоит тебе открыть рот! – добавила, притопнув для весомости.

Глаза Мира опасно сузились.

– Где была твоя смелость в Камю?

Я отшатнулась. Слова Мира полоснули не хуже пощечины, только воспаленный след остался не на коже, а где-то внутри, заставляя душу болезненно сжаться от воспоминаний.

Неделя. Прошла уже неделя, а я до сих пор, видела огонь, стоило лишь закрыть глаза. Языки пламени в доме родителей и в «Солнечной Лилии» смешались, слились в одно бедствие, терзая жаром мой рассудок. Я боялась огня, настолько, что даже не могла спокойно смотреть на костер, который разжигали мои спутники на каждом привале. Руки покрывались мурашками, а на шее и лбу выступал липкий пот. В красных сполохах мне виделись лица. Много лиц. Те, кто все же спасся, и те, кого больше нет на этом свете.

Мы покидали Камю под вой сирен. Казалось, на наши поиски были призваны все констебли ближайших участков. Пробираясь темными переулками, укрываясь за стенами обшарпанных домиков Удзимару, а после, проведя не меньше двух часов под перевернутой лодкой, пока Рик, наконец-то не скомандовал нам отплывать мы все-таки выбрались из плена городских стен.

Я смотрела на темные воды реки, которые вынесли нас к роще далеко за пределами Камю, и видела в них Алекс спрятавшуюся за мраморной колонной внутреннего двора «Лилии». Подруга была напугана, но насколько я смогла оценить, цела. Взгляд, который она кинула на прощание был полон страха. Я искренне надеялась, что облава констеблей и сорванный дебют не оставит на ней отпечатка. – «Она сильная. Она сможет забыть этот ужас», – повторяла себе, как молитву.

Как мы пробирались по темным лишенным освещения коридорам борделя осталось в памяти смазанным пятном. От удушливой гари, жара огня, расползающегося вокруг, и адреналина, бегущего по венам, я, пребывая словно во сне бежала вслед Рику и Миру. Последний сжимал мое запястье, не оставляя ни единой возможности, сбиться с пути или намеренно вырваться.

Мадам Жаккард вынырнула на очередном повороте, в коридоре прислуги. Женщина тяжело дышала, обмахиваясь ладонью, на манер веера, и то и дело оттягивала высокий ворот платья, в попытках ослабить плотную ткань, впившуюся удавкой.

– Мир! Рик! Вот вы, где, мальчики, – поспешно проговорила она, обнимая каждого по очереди. Я вышла из-за спин северян, неловко переминаясь с ноги на ногу. Плед, укрывающий то бесстыдство, что мадам именовала платьем, остался в разрушенной комнате, отчего я еще сильнее ощущала неловкость, натолкнувшись на ее изумленный взгляд. Женщина дернулась было оттащить меня в сторону, но натолкнулась на ладонь Мира, пальцы которого все еще сжимались в мою кожу. – Медди что ты… – Вопрос мадам прервал взрыв, прогремевший в противоположной части особняка.