Она возмущенно фыркнула, прежде чем продолжить:

– У меня для вас еще один незаконнорожденный щенок, заявил мне доктор Харланд буквально на прошлой неделе. Можете оставить его себе, ответила я, нам уже не втиснуть сюда даже мышь, не то что ребенка. Да ладно вам, миссис Бэрроуфилд, возразил он, вы же добрая женщина и не захотите, чтобы это существо закончило свои дни где-нибудь на дне Темзы. Мне безразлично, где он закончит свои дни, заявила я, но сюда я его не приму, даже и не надейтесь…

– И что, он забрал его? – осторожно спросил мистер Фолкерк.

– Да если бы! – устало отмахнулась от него миссис Бэрроуфилд. Она несколько успокоилась и уже не шипела, как раскалившийся на огне чайник. – Я-то думала, мне удалось убедить доктора, что у нас нет больше места, но Тара заявила, что малыша можно положить в кроватку к другому ребенку, и теперь двое спят вместе. Вот так!

Мистер Фолкерк молчал. Что он мог сказать ей в ответ?

– Да ты спятила, так я и заявила ей потом… Взвалить на себя новую работу!

– То есть Тара не возражала? – тихим голосом уточнил мистер Фолкерк.

– Это я должна возражать! – вспыхнула миссис Бэрроуфилд. – Это я получила еще один голодный рот! И ни пенни, чтобы купить еду! «Никогда не встречала таких прожорливых созданий», – всегда говорю я тем, кто постарше, но они только хнычут и просят есть.

Из внутреннего кармана дорожного костюма мистер Фолкерк вытащил внушительного вида бумажник. Вынув оттуда несколько банкнот, он положил их на стол перед миссис Бэрроуфилд в качестве успокоительного средства на первых порах.

– Тут двадцать фунтов, – как можно более мягко сопроводил он свои действия. – Это чтобы продержаться до тех пор, пока я вернусь в Шотландию и распоряжусь насчет вашего приюта.

В глазах миссис Бэрроуфилд загорелся хищный огонек. И мистер Фолкерк невольно задал себе вопрос: интересно, какая часть этих денег будет потрачена на еду для сирот, а сколько уйдет на покупку портвейна, чтобы хозяйка успокоила себя в тревоге за малышей? Но сейчас ему не оставалось ничего другого. Эта грузная женщина и правда находит – единственную, пожалуй, – радость в том, чтобы смешать кровь, бегущую по ее жилам, с вином…

– Прежде чем послать за Тарой, расскажите мне все, что вы о ней знаете, – невозмутимо попросил он, ничем не выражая невеселых своих размышлений.

– Вы действительно хотите забрать ее у меня?

– Сожалею, миссис Бэрроуфилд… Но мне не остается ничего другого… Разве что у вас есть еще одна девушка подходящего возраста.

Миссис Бэрроуфилд бросила на него мрачный взгляд:

– Что именно вы хотели бы знать о Таре?

– День ее появления в приюте… Когда это случилось? Расскажите мне все, что вы помните… Полагаю, вы делаете записи?

Взгляд миссис Бэрроуфилд метнулся в сторону, из чего стало ясно, что записи, если они и были, хранились только до определенного времени, а потому нечего было и надеяться узнать оттуда что-нибудь новое.

Поспешно, как бы желая отвлечь его внимание от этой темы, миссис Бэрроуфилд произнесла:

– Видите ли… Тара не совсем такая, как прочие дети…

Мистер Фолкерк в удивлении приподнял брови.

– Она родилась здесь, в нашем приюте, – ответила на его безмолвный вопрос миссис Бэрроуфилд.

– Как это произошло? – Мистер Фолкерк чуть подался вперед, заинтересованно приготовившись слушать. Это был совсем другой мир, люди жили в нем совершенно иначе, чем аристократы среди себе равных, подумал он.

– Дело было летом, в начале июля, если не ошибаюсь. Я сидела в этом самом кресле, когда услышала шум, способный разбудить мертвого. Вскочив на ноги… – она улыбнулась почти кокетливо, – в те времена я была помоложе и двигалась пошустрее, – к миссис Бэрроуфилд вернулась способность шутить, довольно отметил про себя мистер Фолкерк, – я бросилась к двери, чтобы посмотреть, из-за чего переполох.