– Любишь животных? – моя рука оказывается в нежном плену горячей мужской лапы.

Я смотрю на свою пятерню – на фоне крупных пальцев и широкой ладони. Мы с гостем безобидно держимся за руки, но в этом прикосновении столько интимной чувственности, что кончить можно.

И я почти это делаю…

– Мне при-прибрать та-там надо! – и я вскакивают с дивана, несусь в ванную.

Врубаю воду, подставляю под хлещущую струю ведро, кидаю в него тряпку и лью средство для мытья пола – полбутылки. Руки трясутся, внизу живота сладко ноет и пульсирует. Отжимаю тряпку – с моими трусиками сейчас можно смело поступать так же.

Да что же это такое?!

Прижимаю ладонь ко лбу и ловлю отражение в зеркале. Я не узнаю себя. Взгляд бешено-похотливый, губы припухли – искусала их чуть не до крови – и щёки горят румянцем.

Нимфоманка после бани!

Я поправляю сползшую с плеча футболку, собираю волосы в хвостик и ловлю себя на мысли, что ощущение внутреннего «Я» тоже изменилось. Словно кто-то тумблер переключил: щёлк, и вместо приличной – я бы даже сказала скучной – Дины очнулась совершенно незнакомая мне личность.

***

– Ну, здравствуй, мишка, – на пороге комнаты стоит ветеринарша, которая штопала меня в ипостаси медведя. – Или мне называть тебя пёсиком? – улыбается ехидно.

Не соврал Иваныч – врачиха шарит. Узнала меня.

– Привет, – улыбаюсь слабо. – Рад встрече.

– Ещё бы не рад! – хмыкает, ставит на журнальный столик сумку. – У тебя проблемы, медвежонок.

Отрываю голову от подушки и вытягиваю шею – высматриваю булочку в коридоре. В поле зрения её нет.

– Не так громко, доктор.

– Не надо стесняться, – она язвит, вынимая из сумки медицинские штуки. – Дина отмывает подъезд от крови. Мы наедине, – играет бровями. – Надо же так меня развести – пёсик у неё тут! – смеётся.

– Наверное, девочка подумала, что ты не поедешь к человеку.

– Зря. Но сейчас не об этом, – она задумчиво подбирает губы. – Тётя врач забыла дома упаковку с анестетиком. Будет больно.

– Да пофиг, – выдыхаю.

Я сегодня не первый раз слышу эту фразу, но к боли отношусь холодно. Потерплю.

– Значит, к Дианке яйца катишь, да? – ветеринарша готовит рану. – Ой, смотри-и-и! – грозит пальцем. – Обидишь девку – я тебя найду и кастрирую.

Огрызнуться я не успеваю – реально больно! Стиснув зубы, терплю, пока меня штопают. Вот сучка, а!

– Мать твою… – не выдерживаю.

– Дина – она как тётка её, Марина, – докторша болтает и шьёт. – Марина Николаевна, пардон, хозяйка фермы, куда тебя привезли. Короче, тётя и племянница – одного поля ягодки. Подбирают живность всякую, выхаживают.

– Я не всякая живность, – рычу.

– Это да. Ты редкий экземпляр – вас в мире всего несколько сотен осталось. Вымираете.

– А ты кастрировать меня хочешь, – цежу сквозь зубы.

– Это крайняя мера, – врач улыбается, обрезая нитки. – Хоспади, тут дел было на пять минут, а крови потерял… Ничего, восстановишься. Таблеток тебе выпишу. Вкусненьких, – подмигивает.

– Спасибо, – благодарю на выдохе. – Что я должен за работу?

– Сочтёмся, медвежонок. Когда поправишься. Звать-то как тебя?

– Если бы я знал… Не помню.

– Ой-ой-ой, – врачиха качает головой и пишет что-то на листочке. – Амнезия после травмы?

– Видимо.

– Я Тамара, если что. Номер свой на рецепте написала. Станет скучно – высылай денег. Приеду развеселю, – от обезоруживающей улыбки этой женщины меня контузит.

Я тоже улыбаюсь – стерва, конечно, но весёлая.

Тамара уходит, а я оглядываюсь. Уютно тут… Пахнет чистотой.

А хозяйка квартиры – настоящая зажигалочка. Я её только за руку взял, она вспыхнула. Глазёнки зелёные заблестели, щёчки зарумянились, и аромат её изменился: стал ещё вкуснее, слаще. Не согрел её полупокер в лосинах? По-любому – нет. С такими, как он, хорошо по клубам зажигать, остальное мимо.