– Так что же это значило? – спросил он ее, и тогда она рассказала ему о родстве.

Джон вдруг заговорил:

– Я никогда не думал, что развалины так далеко отсюда.

– Это все верховая езда, – сказал Кайан. – Ты к ней не привык.

– Совершенно верно, – согласился Джон. – У меня появилось искушение воспользоваться поясом, чтобы немного облегчить свою спину.

Он имел в виду пояс левитации, который хранился в камере Маувара, а теперь опоясывал Келвина.

– Это выглядело бы не очень здорово, отец. Ты же знаешь, какими нервными становятся люди, когда они видят магию в действии. Некогда и сам Кайан тоже нервничал по поводу этих вещей.

– Это наука! Проклятье, это наука! Магия, – магия это то, что было у колдуньи, и то, чему положило конец оружие Маувара.

– Тогда оно тоже должно быть магическим, отец, не правда ли?

– Нет! По крайней мере, я так не думаю. Оно является антимагическим, так что быть магическим оно просто не может. Это, должно быть, наукой.

– Знаете, – произнес Келвин задумчиво, удивляясь самому себе. Это должно быть было просто что-то вроде войны. Не войны между армиями в точном смысле слова, а войны между магией и наукой.

– Собачье дерьмо! – сказала Джон. Как случалось в эти дни все чаще и чаще, это была чуть более приемлемая версия выражения, употребляемого отцом Хелн.

– Нет, я не знаю, точно ли это так, Джон, – сказал Джон, устраиваясь поудобнее и чуть приподнявшись в стременах. – В словах Келвина, возможно, что-то есть. Там, на Земле, иногда говорили о войне между верой и технологией. Это не совсем так, как здесь, в этом измерении, или же в мире серебряных змеев, но все же это достаточно близкие вещи. У Маувара, очевидно, была наука, хотя и очень развитая. Жители этого мира и того мира, в который мы сейчас отправляемся, наукой не обладают. Здесь или там волшебник может подняться в воздух и полететь, используя заклинания, но в мире Маувара или же в моем мире потребовалось бы использовать для этого механический аппарат или пояс.

– Ну и в чем разница? – спросила Джон. На этот раз в ее голосе не было сарказма. Ей, должно быть, и впрямь интересно, понял Келвин.

– Что ж, можно сказать, что особой разницы нет. Но вы должны помнить о том, что я родился в мире, где не было магии. Мальчиком я часто мечтал о том, чтобы магия существовала, но тогда, вокруг меня были машины и радиоприемники, телевизоры и самолеты. К сожалению вокруг меня были и те ужасы научных достижений, о которых мне не нравится даже думать.

– Безлошадные экипажи, говорящие ящики, стекло с движущимися фигурками иногда живых, а иногда мертвых людей внутри, – перечислила с удовлетворением Джон. – Хотя я не знаю, почему кому-нибудь может захотеться услышать речи говорящих мертвецов! Машины, которые летают, и то, что ты называешь атомными взрывами. Эй, отец, какой бы была для тебя жизнь, если бы ты просто назвал все это магией?

– Только Маувар знает об этом, – сказал Джон. И тут же добавил, словно бы исправляя свою ошибку: – Я имею в виду народ Маувара, конечно. И, возможно, другие народы, которые жили, имея и то и другое.

– Одновременно и науку и магию? И ты думаешь, что это возможно?

– Это как раз то, о чем я спрашивал, братец Прыщик, – сказал Келвин. «Хватит резолюций», – подумал он. Но серьезность предмета, казалось, сводила к нулю весь предыдущий разговор. – Я имею в виду, возьмем, например, эти перчатки. – Он высоко приподнял их, словно бы для осмотра. – Они одно, или другое, или то и другое?

Джон вздохнул, и этот его вздох, казалось, не имел никакого отношения к натертой спине.

– Знаешь, я бы и сам хотел суметь определить это. Перчатки кажутся мне магическими, но ведь такими же кажутся многие вещи, которые на самом деле чисто научны.