– Тогда это магия, – сказал Келвин.

– Да, магия.

– Эти квадратноухие, – настаивал Джон, – они просто оставили вас у химеры?

– Они передали нас лягушкоухим, а уже те передали нас и наше снаряжение ей.

– Тогда все это было точно также, как с нами. Только мы не встретили квадратноухих.

– Правильно.

– А остальные из вашего отряда?

– Съедены один за другим.

– Съедены химерой? Это кажется невозможным!

– Ха, много вы об этом знаете.

– Я не говорил, что этого не было. Просто это и впрямь кажется странным. В любом мире, в котором мне приходилось бывать, съедение чего-то столь же разумного, как ваш вид – неслыханное дело.

– Ты совсем не столь разумен, глупец. Даже я не столь разумен.

– Э-э, я вижу. – Джон мысленно содрогнулся, когда понял, что Стапьюлар относился к химере как к чему-то более разумному, чем они все. Может быть, это было правильно, но с этим представлением следовало свыкнуться. Было ли это из-за того, что две человеческие головы считались за двоих и были вдвое умнее?

– А квадратноухие могли бы остановить химеру? – спросил Келвин. – С помощью своего временного замка?

– Магия это магия. Зачем им нужно пытаться?

Келвин не мог бы ответить на этот вопрос. Вопрос был, задан с дальним прицелом, в расчете на то, что в будущем они могли бы получить помощь.

Неожиданное отпирание дверей привлекло к себе все их внимание. Дверь открылась достаточно для того, чтобы впустить голову Мервании. Она уставилась на них. Сходство ее с меднокурой было так велико, что могло бы обмануть кого угодно. Ей, очевидно, очень нравилось это делать! Затем дверь широко распахнулась и в ней рядом с Мерванией появились головы Мертина и Грампуса. Тело скорпиокраба засеменило внутрь камеры.

Мервания смотрела на них, пока Мертин добавлял еще пищи в их кормушку из большого ведра. Намеренно поддразнивая их, она приподняла что-то большое, поднесла ко рту и погрузила в него свои великолепные зубы.

Келвин почувствовал, как желудок у него свело судорогой. Эта штука, которую она ест… Похожа на огромный маринованный огурец, но…

Это была часть руки, предплечье. Зеленого цвета, с маленькими приставшими к ней крупинками. Пальцы, большой палец. Маринованная рука.

Келвина затошнило, но его желудок был уже пуст.

– Что же ты, Келвин, – укоризненно сказала Мервания, облизывая маленькие губки. – Это и есть, как ты думал, маринованное блюдо. Маринованная рука. Очень вкусно, если добавить меди. – Она откусила еще кусочек, теперь стали видны ее острые зубы.

Келвина снова стошнило.

– А ты, Стапьюлар, – продолжала она между пережевыванием пищи.Я думаю о новом рецепте. Я сначала окуну тебя в щелочь, пока ты еще будешь жив, а потом…

– Мервания! – фыркнул на нее Мертин. – Не выдавай своих рецептов!

– Ну ладно, ладно! Я так и сделаю, пусть это станет сюрпризом. – Она обсосала несколько лишившихся теперь мяса костяшек пальцев, затем откусила их с резким хрустом. Эти изящные челюсти были сильнее, чем казались!

– Это становится утомительным, – пожаловался Мертин. – Мы дали корм скоту, а теперь давай пойдем.

Мервания недовольно скривила губы.

– Испортил всю забаву, – пробормотала она. Высоко подняв хвост, химера удалилась.

– Уф! – сказал Келвин. – Уф! – На лбу у него большими каплями выступил холодный пот. Он чувствовал себя еще более больным, чем его желудок.

Сент-Хеленс был не очень-то рад иметь на своей шее Чарли Ломакса и Филиппа Бластмора. Молодая кровь – это горячая кровь, а юношеский самоконтроль не является идеальным. Он сам никогда в их возрасте не умел владеть собой, и вспомните только, сколько неприятностей ему пришлось пережить! И все равно молодые люди оставались хорошими товарищами и воспринимали по-солдатски его немногочисленные приказы. Он боялся, что когда они достигнут королевского дворца в Херлине, столице Германдии, то возникнут вопросы. Но ни один гвардеец диктатора не тревожил пока официального посланника и юношей.