Когда-то там жило шумное семейство Томпсон с тремя малолетними детьми. Папа Томпсон целыми днями в поте лица зарабатывал им на хлеб с молоком, а мама Томпсон вылавливала сорванцов по всему пляжу и ближайшим территориям. Потом им это надоело, и они куда-то переехали. Видимо, туда, где их дети постараются вести себя чинно и благонадежно.

Потом там жили молодые супруги без детей. Их дом был всегда открыт для друзей, приятелей друзей, просто знакомых и, казалось, всех остальных веселых путников, радостно зашедших на их приветливый огонек.

Словом, праздник в доме не затихал ни на минуту. Но долго эти соседи, нам на радость, тоже не продержались.

Потом там жила тихая семейная пара. Их раздражал яркий свет из наших окон, шум фонтанчиков у нас в палисаднике и даже тихий звук телевизора в комнате бабушки Аманды, которая вообще-то находилась с другой стороны дома.

Каждый раз они выдумывали что-то новое. Пока их взрослые дети не перевезли их куда-то, видимо, в более спокойное место.

Сейчас дом пустовал. И мы могли спокойно жить, включать свет, слушать музыку и бегать босиком по палисаднику, когда заблагорассудится.

И с опаской ждать, когда в дом слева опять заселится кто-то необычный. Тот, кто так или иначе все равно войдет в нашу жизнь и будет играть какую-нибудь роль в наших судьбах.

Через несколько дней дядя Санди подъехал к нашему дому на своей машине и тихо посигналил. Я наскоро попрощалась с сонными бабушкой Амандой и тетей Бетси и выскочила из дома.

– Может, все-таки расскажем им? – говорит в машине дядя Санди.

– Расскажем, когда вернемся, – тверда я, – они все равно не разрешат ехать и опять отравят мне праздник, а это – твой подарок на мой день рождения.

– Ну хорошо, – говорит он, – решили так решили. Оставляем проблемы за окном и едем как следует развлечься.

И действительно, от его слов все проблемы остаются за окном машины. Мне легко с ним. Легко и просто.

– Ты вечером вернешься со мной, а потом уедешь на три месяца? – спрашиваю я.

– Да, но я обязательно приеду поздравить тебя с поступлением в университет.

– А вдруг я не поступлю?

– Не выдумывай. Разве ты не чувствуешь, что это колеса твоей судьбы?

– Не чувствую, – говорю я.

Санди качает головой, и мы смеемся.

– Может, мне не поступать, а пойти к тебе в ассистенты?

– Не увиливай. Каждый порядочный человек должен получить образование. Но потом ты можешь быть кем хочешь.

– Даже твоим ассистентом?

– Даже моим ассистентом.

– Но если я уже это хочу, зачем откладывать?

– Нужна база.

– Какая база?

– Основная, – смеется Санди, – знания должны укладываться в твою голову как кирпичи строящегося здания. А если не будет фундамента, они будут висеть в воздухе, как воздушные шарики.

– Вон, оказывается, как все сложно и запутано, – говорю я и тоже смеюсь.

Но я всегда прислушивалась к его мнению. Как говорит бабушка Аманда, нас с ним объединяет тонкое искусство любить слова. С тех пор как я выросла, мы с ним запоем читали одни и те же книги, я смотрела все фильмы знаменитых режиссеров, которые он рекомендовал.

Сценарии к своим фильмам Санди либо сам писал, либо покупал авторские права на готовые и переделывал там все до неузнаваемости, камня на камне не оставлял. Оставалась одна идея, ради которой он порой все и покупал.

Но зато потом мы могли не один раз насладиться невероятной игрой слов, изысканными водоворотами диалогов, непредвиденными виражами сюжета и тонкими монологами главных героев.

Мы с мамой, тетей Бетси и бабушкой Амандой никогда не относились к тому, что Санди известный режиссер, с особым волнением и поклонением. Это был его бизнес, каждый человек должен где-то работать.