– Ты просто не понимаешь, Дэн, – говорит отец. – Шанс сбежать с этого острова дается один раз. Я буду рад, если ты перестанешь тупить и его используешь.

Это он про Калифорнию. Уехать туда для меня – пара пустяков. По крайней мере, пока мне не исполнится двадцать один. У матери есть вид на жительство. Достаточно просто подать прошение на воссоединение семьи. Проблема в том, что мама и ее новый Джейк – не моя семья.

– Ты не будешь рад, – говорю я. – Все кончится плохо. Ты без меня сопьешься и когда-нибудь свалишься с этого балкона.

Он сидит на своей табуретке сгорбившись.

– Может, и так, – говорит он, не оборачиваясь. – Это к делу не относится. Подумай о собственной судьбе. Не трать время на всякую ерунду. Я имею в виду и твою бедную девчонку.

– Но она мне верит.

– Ты не ангел, чтобы в тебя верить. Ты небезгрешен. Ты слишком долго сидишь в ванной – и я знаю зачем. Ты даже как минимум один раз курил какую-то дрянь. Я заметил.

– Но я…

– Не продолжай. Ты не сможешь спасти всех, поэтому не спасай никого. Будь эгоистом, Дэн. Это безупречная позиция.

– Мне больше с ней не встречаться?

– Почему же. Встречайся… иногда. Не говори мне, что у вас все серьезно, я не поверю. Отмотайте назад и оставайтесь друзьями.

– А если я тебя не послушаюсь?

– Значит, влипнешь по уши.

– Как ты?

Он молчит. С хрустом сжимает пустую банку в руке.

– Вот именно, – говорит он. – Как я.

– Тогда прости. Я не буду ничего отматывать. Пусть идет как идет. Я не предатель.

Отец почему-то улыбается. Поднимается на ноги. Кладет руку мне на плечо:

– Да кто бы сомневался. Ладно… поиграем в унесенных ветром?

Он двумя пальцами держит пустую пивную банку над пропастью. Потом отпускает. Банку подхватывает ветер и уносит в темноту. Это наш хулиганский аттракцион: никогда не знаешь, на чей балкон прилетит подарок. Но играть так лучше ночью, иначе можно нарваться на неприятности.

Мы прислушиваемся. Вроде тихо.

– Дураки мы с тобой, – говорит мне отец. – И остров у нас дурацкий.

– Нормальный остров, – говорю я.

В своем телефоне я нашел три непринятых вызова. Один от Стаса и два – от Тани. Не один и не три, а именно два. С разницей в две минуты. Полчаса назад.

Я грустно улыбнулся. Я представил, как она набирает мой номер – по секрету от матери. Понимает, что я не слышу звонка. Повторяет вызов и оставляет попытки.

Она знает, что я почти никогда не снимаю наушники. Что она должна думать обо мне?

«Надо вернуться в реальность», – говорила она.

На часах почти полночь.

Ночью ее мир становится и вовсе беспросветным.

Я тронул экран.

– Алло, – сказала Таня очень спокойно.

– Привет, это я.

– Мама, я пойду к себе, если ты не против, – сказала она, прикрыв рукой микрофон, но я все равно слышал. – Нет. Да. Мама, перестань. Мне уже восемнадцать, между прочим. Нет, не жалуюсь… Не волнуйся, пожалуйста. Спокойной ночи.

Наверно, я сопел в трубку, потому что она проворчала – уже в мой адрес:

– И ничего смешного в этом нет.

– Можешь теперь говорить? – спросил я.

– Могу. Я уже в своей комнате. Я пришла сказать маме доброй ночи, а тут ты звонишь.

– Ты ходила к маме, взяв с собой телефон?

Таня помедлила.

– Он лежал в кармашке. У меня есть такой махровый халат, с кармашком.

Было бы неверным сказать, что я не был взволнован, когда я представил ее в этом халатике. Дальнейшее представление было опасным, и я решил сменить тему.

– Теперь твоя мама будет подслушивать, – сказал я.

– Нет. У нее слабый слух. Это профессиональная болезнь. Зато я слышу прекрасно. Такая вот никчемная компенсация от бога… я даже слышу, когда ей не спится. Когда она ночью ходит по комнате и смотрит в окно.