Пейдж посмотрела на себя в зеркало в профиль.

– Да уж, моим майкам пока ничего не грозит. Грудь у меня в отца.

– Глобальный вывод, – сказала Шик, – засим всем пока, я иду ужинать.

Взявшись за ручку двери, она повернулась вполоборота.

– Пейдж? Избавь же наконец беднягу Эддисона от мучений.

– Мне его убить?

– Выходи за него замуж. Думаю, результат будет тот же.

– Ох, исчезни уже! Ты бы блистала в роли неизвестной. Вот чума, – буркнула Пейдж, когда дверь закрылась. – Вечно тычет мне возрастом Эддисона.

– Это разрыв с Ромео. Ей больнее, чем она хочет показать, – тихо обронила Манхэттен.

– Она меняет парней как перчатки. И подавай ей только набитых деньгами. Неудивительно, что остается с рожками для обуви.

– Черт побери! – всполошилась Хэдли. – Вы видели, который час?

Она сорвала с веревки пару чулок и подула в них, другой рукой лихорадочно подобрав юбку.

– Мистер Тореска меня убьет, – простонала она, сражаясь с резинками пояса и одновременно пытаясь всунуть ноги в туфли на шпильках. – Я едва успею забежать поцеловать Огдена перед сном.

Подпрыгивая на одной ножке, с туфлей в руке она скрылась в коридоре. Манхэттен и Пейдж невозмутимо продолжали наводить красоту.

– Твой верный рыцарь зайдет за тобой сюда?

– Чтобы миссис Мерл встретила его как Джека-Потрошителя? Нет, я встречаюсь с Эддисоном в «Шато-Андре», французском кафе на Коламбус-Серкл.

Пейдж покосилась на подругу, которая протирала стекла очков рукавом свитера. Словно оголившееся без очков лицо Манхэттен было неожиданно совсем другим и, да, красивым.

– Ты тоже считаешь, что Эддисон стар? Слишком стар?

Манхэттен пожала плечиком.

– Если он тебя любит, если ты его любишь, какая разница…

– Ты самая добрая из всех нас, Манхэттен. Вот Шик, стервоза, мне заявила, что предпочла бы встречаться с молочником.

Пейдж расплела косы, намереваясь как следует их расчесать.

– А я уже встречалась с молочником, – вздохнула она, помолчав. – В Путнамс-Лендинге, мои родители держали там спортивный магазин. Бабник был еще тот, три десятка шкодливых рук. Мне не нравилась ни одна.

Щетка в ее руке повисла в воздухе, как бы задумавшись.

– Эддисон – он из другого мира. Он мне так нравится. Утонченный, обходительный, всегда элегантный… Знаменитый Эддисон Де Витт. Хроникер, решающий, жить или умереть любому бродвейскому шоу. А со сколькими людьми он меня познакомил! Знаешь, кто подошел к нашему столику поздороваться с ним на прошлой неделе? Франшо Тоун. Надеюсь, что и я ему нравлюсь. Мне кажется, встречаясь со мной, он чувствует себя моложе.

– У Эддисона наверняка есть и другие причины, не только твоя молодость, Пейдж. На тебя приятно посмотреть, ты с юмором и не дурочка. Это тоже имеет значение.

Манхэттен была хорошим товарищем. О ней мало знали, только что она хорошо танцевала, еще лучше рисовала, а Манхэттен ее все звали, потому что родилась она в Манхэттене, штат Канзас. Есть такие девушки, которые плевать хотели на свою привлекательность. А привлекательной она между тем была. Без этих кошмарных очков, конечно. Пейдж пришло в голову, что они служат ей буферами.

– Твой новый цвет – что-то потрясающее, – сказала она искренне. – Этот темный блонд просто божественно тебе идет.

– Спасибо. Я всё еще не узнаю себя в зеркале.

Пейдж подумала, что, будь она, как Манхэттен, близорука, наверняка бы тщательно это скрывала. Эддисону она уж точно понравилась бы меньше с буферами на носу.

Она закрепила шляпку булавкой, расправила складки розовой вуалетки.

– Вы куда сегодня? – спросила Манхэттен.

– На новый фильм с Джеймсом Стюартом. Называется, кажется, «Удавка» или что-то в этом роде.