Горделиво расправив плечи, баба Катя забросила в рот кусок сахара и с шумом засосала, переходя к воспоминаниям о сыне:

– А Жорик мой, тот сызмальства был увёртыш – из любой беды вывернется. Вот когда он выучился и пошёл в банк работать, то сразу разбогател. В газетах про него много писали, что вор он. Но это всё враньё! Жоренька наветов слушать не стал, а собрал вещички да и уехал в Канаду, а после к нему уже и Люсенька перебралась. Там, в Канаде, у них дома огромные, с нашей полдеревни будет. – Рассказчица обвела рукой избу, показывая, какие огромные дома у Жорика с Люсенькой. – И меня детушки не забыли – позаботились, чтоб мне хорошо было. Перед тем как уехать, Жорик самолично меня сюда отвёз и тысячу долларов мне оставил. На проживание, значит. Я тебе, Феденька, сейчас его фотокарточку покажу.

Дряблая рука с раздувшимися, словно сосиски, пальцами скользнула в карман фартука и вынула на свет яркое фото, заботливо обёрнутое в полиэтиленовый пакет. Молодая полная женщина с теннисной ракеткой в руках обнимала за плечи одутловатого мужчину в белом костюме.

– Это Люсенька, а это Жорик. Правда, красавчик?

Глаза бабы Кати легко подёрнулись влагой, а голос зазвучал тише и мягче, словно его смазали сливочным маслом. Развернув стул, старуха села прямо напротив Федьки, давая понять, что желает немедленно осчастливить его рассказом о детстве Жорика. Делать было нечего.

Загнанный в угол Федька глубоко вздохнул, приготовившись слушать бабу Катю, но дверь внезапно распахнулась, как от порыва сильного ветра, и влетевшая в кухню Юлька не своим голосом заорала:

– Зайцы! Зайцы!

Растрёпанный ветром ирокез на Юлькиной голове выглядел так, словно её волосы от ужаса встали дыбом, а озадаченное лицо деда, маячившее за спиной сестры, доказывало, что произошло что-то серьёзное.

– Какие такие зайцы, мои, что ли? – лягушкой выпрыгнула из-за печки баба Лена и громко заохала: – Уж я их рисовала-рисовала, две банки краски извела! Что с ними такое стряслось?

– Не ваши, – раздосадованно замахала рукой Юлька, – настоящие!

– Настоящие?

С набитым ртом Федька ужом проскользнул между Юлькой и дедом и, опережая всех, выскочил на крыльцо, замерев от неожиданной картины: прямо по деревне из леса скакали зайцы. Один, второй, третий… десятый.

Пружиня тела, зверьки скачками двигались вдоль улицы, то и дело шарахаясь в кусты, но вскоре снова выпрыгивая и продолжая путь в дальний лес с другой стороны Подболотья.

Никогда прежде Федька не видел живого зайца так близко. На картинках косые выглядели иначе: маленькие, уютные, пушистые. Настоящий же заяц, размером с небольшую собаку, казалось, состоял из одних жил, обтянутых неровно окрашенной шкурой грязновато-коричневого цвета.

Было в этом бегстве что-то неестественное, непонятное и оттого тревожное. Люди, не смея пошевелиться, молча смотрели вслед зайцам, пока баба Катя не стукнула костылём о пол:

– Ох, не к добру это. Мать рассказывала, такой гон как раз перед войной был, когда я в люльке качалась. Животные, они всякую беду наперёд чуют.

Баба Лена мелко-мелко закивала в знак согласия и закрестилась на восток:

– Спаси, Господи, и сохрани супротив всякого обстояния.

– Вот к чему приводит невежество, – раздался от калитки высокий голос Надежды Степановны. – Сколько раз я тебе, Елена, доказывала, что Бога нет, а ты всё крестишься. Ну подумайте сами: какое отношение имеет Иисус Христос к напуганным зайцам? – Старушка выступила вперёд из тени куста и оказалась посреди двора.

Сегодня она связала косицы пучком и стала похожа на тощую белку, перебирающую лапками в поисках орешка. Только вместо орешка Надежда Степановна держала пустую банку.