В день её свадьбы с кустов облетала сирень, и мать велела поставить столы во дворе, чтоб соседям не тесниться. Посреди стола величалась отварная картошка, присыпанная первым укропчиком. Продавщица сельмага Люська из-под полы достала ради свадьбы пару килограммов отменной селёдки, истекающей жирком. А главным блюдом был рыбник, состряпанный матерью накануне и успевший набраться лаврового духа.

Толстостенные гранёные стопки глухо звякали за здоровье молодых, бабы кричали «горько», а мужики вели обстоятельные беседы.

Деревня тогда кипела народом. В каждом дворе жила молодёжь, гудела пилорама леспромхоза, работала средняя школа, реял белый флаг с красным крестом над медпунктом с симпатичной кудрявой фельдшерицей Наташей.

Гордостью Подболотья был клуб, стоявший на пригорке среди редких сосенок. Завклубом в сельсовете назначили Таисию – заводную девку из местных – и не прогадали. Каких только мероприятий она не выдумывала! Один раз учителя местной школы даже ставили спектакль «Гроза», где главную роль Катерины играла десятиклассница Надька Кулик. В выходные устраивали танцы под патефон, а дважды в неделю показывали кино. Хорошая была жизнь, хоть и небогатая… И зачем только они с мужем уехали из деревни?

Лёнькина мать тогда плакала, не пускала:

– Куда поедете? Ни кола у вас в городе, ни двора! Всем вы там чужие. Надо жить там, где Господь уродил и к месту приспособил. Помяните моё слово – захотите вернуться, да будет некуда. Умрёт деревня без народа.

Права, во всём права оказалась свекровь. И в городе они не прижились, и в деревню не вернулись, да и возвращаться вскоре стало некуда. За десять лет деревня почти полностью опустела.

Сначала молодёжь на целину потянулась – там правительство золотые горы обещало. Потом недалеко, в Киришах, стали строить огромный комбинат и новый город. А кому охота в избах сидеть да воду из реки таскать, если через несколько лет можно поселиться в собственных хоромах с горячей водой из крана и по вечерам вместо того, чтобы доить корову, пить чай у телевизора? Никому.

Вот и они с Леонидом чемоданы собрали да рванули в Кириши на нефтекомбинат. Лёнька бульдозеристом устроился, ну а она пошла работать бетонщицей. Там услышали про ташкентское землетрясение и про то, что набирают людей на стройку восстанавливать разрушенный Ташкент.

Лицо Галины Романовны отяжелело под грузом воспоминаний, а плечи сразу заныли, словно от тяжёлой работы. Ох и поворочали её рученьки лопатой серое месиво! Другая бы баба не выдюжила неженской работы, но она оказалась крепкого закала.

Через пять лет им с мужем, как передовикам производства, выделили однокомнатную квартиру в панельном доме на окраине Ташкента. Комнатка и кухонька. Куда ни глянь в окно, одинаковые стены, жара да пыль столбом. Деревья чахлые, Божьего храма и в помине нет. Не к чему душе прилепиться, только и есть в жизни что работа да телевизор.

Не выдержал городской тоски Леонид – начал выпивать. Что только она, Галина, не делала, чтоб мужа от зелья отворотить: и к бабкам ходила, и на коленях перед ним стояла, и зарплату отбирала – ничего не помогло.

В родной деревне держали бы коровушек, козёнку завели, курочек да огород свой. Некогда дух перевести. Там, глядишь, и детушек бы Бог дал.

Не счесть, сколько лет Леонид от пьянства промаялся, а когда Советский Союз распался и Узбекистан стал отдельным государством, в одну из ночей Леонида убили. Кто знает, как он оказался на другом конце города, с какими дружками время коротал, но только нашли его на пустыре с проломленной головой. Никакого расследования не было, правда, дело для проформы завели.