Спину ломило, в глазах плясали мушки, а язык, как и предупреждал шофёр, больно саднил, поцарапанный передним зубом со щербинкой.

Рядом с ним, спиной вжавшись в сиденье, мужественно покряхтывал дед, зеленея лицом на каждом спуске с горки.

Поняв, что деда Колю не на шутку укачало, Федька забеспокоился:

– Скоро приедем?

– Скоро, – жизнерадостно пообещал Генка Голубев, заложив очередной вираж, от которого машина чуть не завалилась набок. – Полпути проехали.

Дорога проходила по вырубленной в густом лесу просеке, неожиданно ныряя то вверх, то вниз и заставляя пассажиров резко подпрыгивать. Порой лес смыкался и ветви елей били по кабине машины, словно заколдованные злым волшебником сказочные чудища. В лесу было так сумрачно, что приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть дорожное полотно, похожее на гигантскую стиральную доску.

– Никогда прежде не видел такой дороги, – простонал дед, – даже когда служил в армии.

– А это не дорога, – сказал Голубев, снизив скорость на очередной выбоине, – это лежнёвка. – Догадавшись, что попутчики не понимают, пояснил: – Когда-то была дорога, вымощенная лесом, который вырубали. Чуете, как мы по полусгнившим стволам едем?

– Чуем, – лязгнув зубами, подтвердил Федька.

– Говорят, что эту дорогу ещё Чингисхан для своего войска прорубил, когда на Великий Новгород шёл. Да только зря старался. Сгинули татары в здешнем болоте. Все до единого человека. Вместе с конями и оружием.

То ли в кузове машины что-то звякнуло, то ли под колёса попал лист железа, но только на этих словах Голубева Федьке послышался отдалённый скрежет металла и еле различимое ржание коней, уходивших в зыбкую болотистую почву. Ахнув, он схватил деда за руку, не в силах сдерживаться:

– Деда, ты слышишь звон?

– Слышу, Фёдор, слышу, – приглушённо отозвался голос деда. – Это звенит моя голова.

Фёдор готовился к худшему. Но вдруг машина поехала ровнее.

– Вот оно, болото, – указал Геннадий, одной рукой придерживая руль, а другую высунув в распахнутое окно. – Запомните, дачники: с той тропы, по которой мы едем, в сторону – ни ногой. Иначе вас никогда не найдут. – Он хохотнул: – Или найдут археологи через тысячелетие. Говорят, в торфе ничего не гниёт. Будете стоять столбом рядом с конницей Чингисхана, целые и невредимые.

От шутки Голубева веяло жутью, и Федька с благоговейным ужасом посмотрел на огромное бурое поле с тонкими хлыстовинами мёртвых деревьев без верхушек.

Но дед Коля, почувствовав себя на равнине гораздо бодрее, убеждённо подтвердил слова Геннадия:

– Верно, Гена, вы заметили. Торф действительно способен консервировать органику, то есть живую материю. Когда я работал на Урале, около нашего завода археологи нашли целую охотничью стоянку с тысячелетней историей. Так что вполне вероятно, что и на вашем болоте археологам есть где приложить усилия.

Представив «законсервированную» конницу, Федька размечтался: наверняка рукопись с крюками указывает на место сокровищ Чингисхана!

Ну и ну, в какое место занесла их с дедом судьба!

Что если набраться храбрости и немного покопать, не сходя с дороги? Хотя бы настолько, насколько тянется рука? Вот было бы здорово откопать какой-нибудь колчан со стрелами или настоящее копьё! А уж когда посчастливится разыскать клад…

– Не моги и думать, – оборвал его расчёты дед, прихлопнув ладонью по коленке, – знаю, что ты замышляешь.

В один миг спустившись с сияющих вершин мечты в жестокую действительность, Федька собрался возразить, что дед ошибается, но не успел. Впереди показался высокий забор с колючей проволокой по верху, за которым возвышалась крыша дома, увенчанная спутниковой тарелкой. Забор был металлический, выкрашенный ярко-красной краской, а тарелка показалась такой большой, что Федька стал прикидывать, сколько человек туда поместится, если использовать её как санки зимой.