– Мне звонили ее родители. Сын и невестка Лейлы-ханум. Они просили о помощи. Сказали, что Сабина тебе сама все расскажет. Ее дядя известный бизнесмен в Москве. И его посадили в тюрьму. Хорошо, что бедная Лейла не дожила до этого дня. Она бы не вынесла такого позора.

– Тебе сказали, за что именно его посадили?

– Конечно, сказали. Придумали, что он убил своего сотрудника.

– Бизнесмен, убивший своего сотрудника? – нахмурился Дронго. – Обычно бывает наоборот.

– Он ни в чем не виноват. Сабина хочет с тобой встретиться и переговорить. Она тоже юрист, работает в крупной немецкой компании. Ты меня понимаешь. Ты должен ей написать. Считай, что это моя личная просьба.

– Прямо сейчас и напишу. Потом побреюсь, приму душ и приеду к вам.

– Я уже не дождусь, когда ты наконец решишь у нас появиться, – ворчливо заметила мать, – а вообще лучше позвони ей. У меня есть ее московский телефон. Сейчас я его найду...

Он попытался ее остановить, но было уже поздно. Она отложила трубку и отправилась на поиски московского телефона внучки своей давней приятельницы. Он терпеливо ждал у аппарата. Положить трубку в такой момент значило обидеть ее на всю жизнь. Она искала записанное долго, минуты три или четыре. Наконец он снова услышал в трубке ее голос.

– Я нашла, – торжествующе сказала мать, – запиши ее телефон.

– Не нужно. Я запомню. Продиктуй мне этот номер.

– Сначала нужно набрать ноль ноль. Потом четыреста девяносто пять. Это код Москвы...

– Мама. Я все это знаю. Назови номер.

Она назвала семизначный номер. Он сразу его запомнил. Он вообще никогда не записывал номера, предпочитая оставлять их в своей памяти.

– Ты его запомнил? – спросила она.

– Конечно. Ты ведь знаешь, что я никогда не записываю номера телефонов.

– Иногда мне кажется, что некоторые номера ты забываешь. Например, мой.

– Я его никогда не забываю. Но иногда бывает много работы.

– Так много, что ты не можешь даже позвонить своей матери...

– Да, ты права. Это свинство с моей стороны. Больше такого не будет.

– Знаешь, – неожиданно сказала она, – мне иногда бывает очень больно. Когда был жив твой отец, ты звонил почти ежедневно. А сейчас...

Он подумал, что она права. При воспоминании об отце у него заныло сердце. Это был его лучший друг и советчик. Он ушел на девятом десятке лет, прожив с его матерью больше полувека. Ушел, заснув и не проснувшись. Улыбаясь чему-то своему, увиденному в последний раз. Говорят, что подобной смертью Господь одаряет праведников. Но боль все равно остается.

– Извини, – сказал сын, – я обязательно к тебе сегодня приеду.

Положив трубку, он молчал целую минуту, закрыв глаза. Ему казалось тогда, что мир стал неполным, если в нем не осталось места для его отца. Вся прежняя жизнь была опрокинута и казалась теперь одним счастливым сном. Он прожил вместе с родителями почти сорок девять лет. Другой мог бы назвать это счастьем. Он подумал, что боль потери бывает одинаковой и в десять, и в двадцать, и в сорок, и в пятьдесят лет. Или это не совсем так. Боль потери в десять лет – это жизнь подростка без отца в самые нужные моменты жизни. Боль потери в двадцать лет – это жизнь молодого человека без отца в период становления новой жизни. Боль потери в тридцать лет – это жизнь человека без мудрого осмысления прожитых лет и без должного наставника. В сорок лет с потерей начинаешь смиряться. В пятьдесят уже сам чувствуешь себя не совсем молодым человеком. Но боль все равно остается.

Он набрал московский номер Сабины Абасовой. И услышал ее энергичный голос.

– Доброе утро. Я вас слушаю.

– Здравствуйте. Вы вчера ночью написали мне письмо. Меня обычно называют Дронго.