– Да брось ты свои сосиски, честное слово! – раздражилась Светка, вырвала у Нины пакет и швырнула его в медузообразное кресло. – Мишка даст тебе потом с собой что-нибудь получше! Проходи в комнату.

Комната тоже была отделана в стиле самых современных технологий и напоминала стерильно отмытый офис, ординаторскую или даже операционную: белые стены, кремовые жалюзи, безделушки с металлическим покрытием, утопленные в панелях светильники, кожаная скользкая мебель. Нина подумала, что она не хотела бы так жить. Для нее родной дом – это теплая, немного тесная нора с темной мебелью, тяжелыми шторами, большим количеством книг и матерчатыми уютными абажурами над лампами, льющими желтый свет.

– Садитесь, Нина, к камину. Такая сырость на улице… – услышала она голос Тарасова. – Светочка скоро придет.

Нина обернулась. Позади нее действительно находился камин, самый настоящий, пышущий красным жарким огнем. Перед ним стояло кресло-качалка с небрежно брошенным на спинку полосатым пледом. Пушистый яркий плед, кресло и огонь резко диссонировали с белоснежной комнатой, чему Нина очень обрадовалась. Она аккуратно положила плед на рядом стоящий стул и осторожно опустилась в кресло.

– Надо поближе! – К ней подошел Тарасов, подвинул ее вместе с креслом к огню, бережно накрыл ей ноги пледом, даже слегка качнул и сказал: – Светлана после тяжелого рабочего дня как минимум полчаса проводит под душем. Вы уж простите ее. Она действительно много работает и устает. А я сейчас все приготовлю для ужина.

Потрясенная Нина, вжавшись в кресло, напряженно кивнула. Неужели в этих глупых книжонках пишут правду? Вот она, Нина, не только не библиотекарь, а даже наоборот, самый тривиальный инженер и сидит в кресле-качалке перед настоящим камином, как в каком-нибудь сериале, ноги ей укрыл дорогущим пледом очень богатый и известный в городе человек, а теперь еще и готовит для нее ужин. Она прикрыла глаза так, чтобы оставалась узенькая щелка, через которую можно было следить за Тарасовым. Нет, пожалуй, он все-таки не очень похож на свои портреты, которыми был облеплен весь их район во время избирательной кампании. На портретах у него волевое, суровое лицо хозяина жизни, а здесь, дома, он выглядит, во-первых, гораздо старше, а во-вторых, проще и даже… симпатичнее. У него теплые карие глаза, коротко остриженные густые волосы – то, что называют «перец с солью», – и хороший рост.

А что, если представить, что никакой Светки нет! Будто бы это не она, а он обрызгал ее грязью и теперь заглаживает свой проступок камином, ужином при свечах… Вот сейчас переоденет ее вместо замызганного плаща в норковое манто… или нет… зачем ей летом, да еще и в доме, манто… Он предложит ей надеть шелковое и обязательно декольтированное платье, застегнет на шее жемчужное колье… Нет, декольтированное не подойдет. У нее страшенный застиранный бюстгальтер, у которого и лямки-то не отстегиваются… Ну так и что! Он преподнесет ей в большой подарочной коробке невесомое прозрачное белье… Ой, а ногти… у нее такие ногти… Щипчики месяц назад сломались, а отдать деньги за маникюр в парикмахерской ее, как сейчас говорят, душит жаба. Можно, конечно, почаще держать руки опущенными… Но босоножки у нее тоже не фонтан. Они и к джинсам не подходят, а уж к вечернему платью и подавно… Нина вздохнула… Нет, она не по зубам миллионерам: на нее надо здорово тратиться. Так и разориться недолго. Она согнала с лица мечтательное выражение, с удовольствием отдалась теплу, идущему от камина, и перестала о чем-либо думать вообще.

– Нинка, ты прости! Если я не приму душ, то не человек! – в комнату шумно ввалилась Светлана в длинном, до пят, черном махровом халате и с намотанным на голове таким же черным полотенцем. – Если хочешь, можешь тоже принять! Только я, уж извини, буду есть! Просто умираю с голода! – и она плюхнулась на низкое кресло у небольшого столика, на котором Тарасов уже расставил приборы, фужеры, бутылки и кое-какие закуски.