Утро пятого июня Мефодий встретил, как и все предыдущие – стоя на пороге балкона и созерцая своим обновленным зрением окрестности.

Неторопливое наблюдение за окружающим миром нравилось Мефодию больше остальных средств борьбы со скукой – анализирования звуковой информации и путешествия по заложенным в мозг чужим воспоминаниям. В первом ему продолжало видеться нечто непотребное; второе же на поверку оказывалось не столь захватывающим – ничего в исторической правде, кроме обыденной реальности, чужих эмоций, чужих глупостей и прочих наблюдаемых и поныне явлений, не имелось. Ну, правда, за редким исключением…

Мефодий возводил глаза к небу и видел трепетание ворсинок на перьях высоко парящих птиц. Выше них пялились в иллюминаторы авиалайнеров пассажиры, наверное, и не подозревающие о том, что кто-то из людей способен пронзать невооруженным взглядом столь огромное пространство. Затем Мефодий возвращал взгляд на грешную землю и с упоением всматривался в бьющую ключом жизнь насекомых, которая в миниатюре моделировала жизнь человеческого общества: кто-то от кого-то убегал, кто-то кого-то с аппетитом пожирал, а кое-кто пытался выжить, усердно имитируя повадки и облик «сильных мира сего», применяя тактику, на языке биологов именуемую мимикрией.

Мефодий смог разглядеть ценники в одном из отдаленных супермаркетов, которого раньше с этой точки не наблюдалось вовсе. Мефодий читал по губам разговоры прохожих, причем читал как днем, так и ночью, усилием воли настраивая чувствительность глазных рецепторов ночного видения – «колбочек»…

Открывшийся с недавних пор перед Мефодием мир можно было с полной уверенностью назвать новым, если бы не одно «но»: в реальности мир этот продолжал оставаться прежним, привычным своей серой обыденностью, старым миром, как бы широко он ни распахивал теперь свои дружеские объятия…

Появление Раисы Мефодий почуял задолго до того, как она приблизилась к подъезду. Стук Раисиных каблучков и аромат ее любимых духов, намертво осевшие в старой памяти Мефодия, сегодняшняя исполнительская чувствительность распознала еще на подступах к дому.

Раиса была не одна – вместе с ней в подъезд вошел и Кирилл. Мефодий не сумел определить на слух звук их автомобиля – очевидно, Кирилл приобрел себе новый, что для него считалось в порядке вещей.

Не дожидаясь, пока в дверь позвонят, Мефодий открыл замок и, вернувшись в комнату, плюхнулся на диван. Он знал наперед и цель их визита, и те слова, что ему сейчас скажут.

– …Разумеется, здесь; где ж ему еще быть? – переступив порог квартиры, проговорил Кирилл. – На телефонные звонки не отвечает, в парке говорят, полмесяца не появлялся. Значит, ушел в глухой запой, ранимая творческая натура. А, да вот и он сам!

Однако опрятный и свежевыбритый Мефодий законных хозяев квартиры, кажется, разочаровал. А Раиса и вовсе, встретившись с ним глазами, испуганно остановилась, поскольку во взгляде ее бывшего сожителя теперь напрочь отсутствовала хорошо знакомая ей забитость.

И все-таки невыразительным взгляд Мефодия тоже не был. Из глаз его струилось прямо-таки буддистское спокойствие и нескрываемое превосходство, чем-то напоминающее то, которое лежало на Раисином лице во время ее прошлого визита.

– Ты что, обкурился? – вместо приветствия спросила Раиса и, не дождавшись ответа, сделала самостоятельный вывод: – Значит, не врал тогда про марихуану…

– Хотите чаю? – поинтересовался Мефодий и снисходительно усмехнулся при виде того, как Раиса и Кирилл в растерянности изучают его новый непривычный облик.

Впрочем, растерянность эту с обоих тут же как ветром сдуло.