За сорок канн Дан подрядился защищать деревню от Снежной девы. Но оплата ему полагалась, если он сумеет убить Юки-Онну. Пока же его лишь кормили за счет деревни и предоставляли ночлег.

Днем Дан с тэнгу, чтобы не терять времени зря, уходили в лес и устраивали на просторной поляне тренировки. Карасу принимал демоническое обличье, материализовывал из воздуха мечи и нещадно гонял ученика. Дану, как он ни старался, ни разу не удалось победить наставника. Тот вечно оказывался недоволен, ворчал:

– Нападай, Акира! Что ты как вареная рыба с ногами? Ты не сумел как следует отразить удар, в поединке был бы уже убит.

Злоехидный тэнгу не учитывал, что скорость движений у него была как минимум в два раза выше, чем у любого человека.

Вот и сегодня, вогнав Дана в пот, он сердито хмыкнул и сказал:

– Хватит пока. Отдыхай, благородная девица с катаной…

Дан уже привык не обращать внимания на ругань учителя, тем более что понимал: Акира – очень искусный воин, а подобными остротами Карасу пытается стимулировать подопечного. Он уселся на краю поляны, прислонившись спиной к стволу дерева, хлебнул воды из высушенной тыквы.

Тэнгу не спешил обращаться в ворона. Насторожился, прислушиваясь к звукам леса, потом повел носом и произнес:

– Сегодня что-то случится, чую… смерть.

– Думаешь, Снежная дева придет?

– Если это настоящая Юки-Онна, – демон пожал могучими плечами. – А не какой-нибудь жалкий призрак.

– Лучше бы Юки-Онна, – сказал Дан. – За призрака столько не заплатят.

– Ты глуп, как это дерево, Акира! – вспылил тэнгу. – Ты должен молиться, чтобы это оказался призрак. Убьешь его и скажешь крестьянам, что это Юки-Онна. А с истинной Снежной девой ни одному человеку не справиться.

– Даже Мусаси? – Дан припомнил слова лодочника.

Карасу задумался:

– Мусаси, возможно, и сумел бы. Но ведь он не совсем человек.

– Кто же он?

– Не знаю. Его тайна сокрыта от меня. Скажу одно: запоминай все, что он скажет тебе. Вы еще встретитесь.

– Ладно, – Дан поднялся. – Раз ты что-то чувствуешь, пошли в деревню.

Он остановился в доме крестьянина, у которого была дочь, считавшаяся самой красивой из выживших. С точки зрения Дана, девица была откровенно страшненькой, но, может, лучших Снежная дева уже перебила? Приходилось полагаться на ее вкус.

Наступил вечер. В деревне укладывались с темнотой. Дан лежал в углу, держа руку на катане, и напряженно вслушивался в ночь, густо наполненную стрекотом цикад. Тэнгу устроился в изголовье постели, нахохлился и, казалось, дремал.

Вдруг Дану показалось, что в доме похолодало. Воздух сделался сухим и будто колол щеки. Стало трудно дышать, по телу пробежала дрожь. Карасу тревожно переступил с лапы на лапу.

Темнота теперь уже не была такой абсолютной, из дверной щели пробивался мертвенно-белый свет. Он вкрадчиво проникал в дом, заливал порог, двигался, как живой, пятнами расползался по полу и стенам. Смолкли цикады, наступила полная тишина – не было слышно даже, как дышат хозяева. Да что там, и собственного дыхания Дан не улавливал. На него напало странное равнодушие. Тело сковало оцепенение. Он попытался пошевелить рукой, но не смог – ладонь больше не ощущала рукояти катаны.

Внезапно мощный порыв ветра распахнул дверь, впустив ледяной воздух и клубы снежной пыли. За стенами хижины наступила зима.

Снежинки закружились по дому, скручиваясь в вихрь, из которого медленно проступала высокая светлая фигура. Наконец она сформировалась полностью, и Дан увидел красивую женщину. Нежное белое лицо со строгими чертами, льдистые прозрачные глаза, развевающиеся на ветру серебристые волосы и свободное одеяние, как будто сотканное из снега.