Варяг зыркнул на него так, что Златомир подавился кумысом. Он понимал, что лучше бы ему помолчать, не злить Угрюма, и без того щерившего зубы в ответ на каждое неосторожное движение или слово. Но понимать – одно, а делать – совсем другое, со Златомиром частенько так бывало. А сейчас его язык и вовсе отказывался слушать приказов головы, в которой все еще слегка кружилось, словно после большой кружки медовухи. Слишком низко пронеслась едва не задевшая его смерть, Злат до сих пор слышал шелест ее чешуйчатых крыльев. И, как всегда, стоило скрыться холодной крылатой тени, как все звуки стали чересчур резкими, краски – чересчур яркими, а слова – чересчур быстрыми, наобум слетающими с языка.

Златомир и варяг стояли на коленях друг напротив друга на истоптанной земле, над которой витал тяжелый запах недавней сечи: крови, железа, ярости, боли, страха. Крепкая здесь вырастет потом одолень-трава. Лежавший между ними Храбр дышал хрипло, с присвистом, и Злат впрямь считал, что они понапрасну теряют время. Лучше было бы начать собирать добро убитых. Он уже смирился с потерей раба, да и о чем тут было жалеть, если за лошадей, печенежское оружие, турьи рога и шкуру он получит впятеро больше, чем надеялся выручить за продажу варяга… Получит, если бывший раб не прикончит и не продаст его самого и если свержичи отпустят его с миром, когда он явится в Свержий Лог один-одинешенек, без ватаги.

Злат никак не мог понять, что творится в башке Угрюма. После того, как свей сорвал с него свою гривну с амулетом и вернул себе золотое кольцо, он сказал едва ли три десятка слов, половина из которых были угрожающими и бранными. Но, поскольку Златомир все еще был жив и не связан, он старался не обращать внимания на угрозы и только радовался, что кольцо было у него за пазухой, а не на руке. Судя по лицу Угрюма, тот охотно вернул бы себе кольцо вместе с отрубленным пальцем «гарда». Но свей ограничился тем, что перерезал тетиву его лука и всех печенежских луков, найденных на трупах или притороченных к седлам пойманных лошадей. И он даже не скрутил Злату руки, только отобрал у него оба ножа – охотничий и засапожный.

Не раз и не два Златомир мог бы махнуть на спину Семаргла и сбежать, но ему до боли не хотелось бросать богатую добычу. На вырученное за печенежских лошадей и прочее захваченное добро можно будет безбедно провести зиму в любом из Непровских городов, может быть, даже две зимы. Не раз и не два Злат мог метнуть в варяга нож, который сумел незаметно выудить из сапога Мстислава. Но Злат видел, как убивает свей, и знал, что будет, если не удастся уложить викинга наповал. Вообще-то у него душа не лежала убивать Угрюма, но если свей нацелился на добычу, этого все равно не миновать. А какой варяг не жаден до поживы?

– Думаешь, он тебе заплатит за хлопоты? – спросил Златомир, кивнув на Храбра. – Сдается, он просто не успеет прожить так долго, чтобы заплатить.

Варяг вскинул глаза на Златомира, и, глядя в эти ярко-голубые ледышки, Злат снова почувствовал холодное дуновение чешуйчатых крыльев.

– Мы сражались вместе, – без выражения проговорил свей. – Он меня прикрывал.

– А… – Злат сглотнул и потряс баклагой с остатками кумыса. – Тогда лады. Слушай, надо бы заняться туром, пока не провонял. В Киеве за такую шкуру заплатят серебряную гривну, никак не меньше. Копыта тоже можно будет загнать – многие считают, вишь, что истолченный порошок из турьих копыт увеличивает мужскую силу. А уж за рога киевляне отвалят…

– Ватага… – перебил его хриплый шепот.

Златомир, вздрогнув, наклонился над раненым. Глаза Храбра были теперь открыты, но смотрели незнамо куда.