– Варяг! – бросил Злат через плечо остальным.

Никто из свержичей не спешился, все остались в седлах, не пытаясь подъехать ближе.

– Уверен? – спросил Храбр.

– У него рука от весла жесткая, что конское копыто. От весла и от меча. Это варяг.

– Скверно. Варяги редко рыщут в одиночку. Надо живей напоить коней и езжать.

Злат не ответил, обшаривая покойника.

Свержичи переговаривались между собой:

– Глянь, сколько кровищи… Со своими побился или с кем из непровского люда?

– Я же говорил – птицы кружат не зря… Как бы река не вынесла на нас его дружков, варяги всегда рыщут стаями, старшой прав…

– Не накличь лиха, Канюк. Брось утопца, Златомир, слышь? Едем!

– Слышу, – не разгибаясь, ответил Злат, продолжая споро обшаривать свою находку.

Меча на варяге не было, значит, оружие взяла река, но на окровавленной шее поблескивала бронзовая гривна с подвешенной на ней маленьким молоточком. Злат сунул кольцо за пазуху, наклонился, чтобы снять искусно выделанный тонкий обруч, в поисках застежки забрался пальцами под холодные мокрые волосы покойника.

Покойник схватил его за горло.

Асгрим схватил врага за горло, но пальцы тут же сорвались, вцепились в кожаную одежду. Сын Рагнара рванул на себя наклонившегося над ним человека, попытался садануть лбом, но сам получил удар в лицо – такой, что перед глазами вспыхнули желтые и красные круги.

Асгрим с клокочущим рычанием наугад ухватился за что-то теплое, вырывающееся, попытался лягнуть, но попал в пустоту.

К его щеке прижался клинок, обжег холодом резче ветра. Асгрим по-прежнему мало что видел сквозь желто-красно-черную муть, но, щелкнув наугад зубами, с радостью ощутил во рту вкус чужой крови. Раздался вопль, нож у его щеки исчез.

А потом на него уронили раскаленную наковальню. Так ему показалось, хотя, скорее всего, ему просто наступили на грудь коленом.

Желто-красное сияние померкло, Асгрим с бессильным бешенством понял, что не может больше драться, не может даже пошевелиться, что снова тонет, только на этот раз – в реке, которая внутри него… Наковальня с его груди пропала, его перевернули на бок, стукнули по спине, и река вырвалась из легких наружу.

Где-то неподалеку переговаривались люди, их голоса налетали порывами, как пахнущий водой и травой ветер. Асгрима не заботило, о чем они говорят: давясь, он судорожно выблевывал воду и пытался вспомнить, как надо дышать. Из носа тоже текла вода. Его трясло с головы до ног, земля под ним качалась и крутилась.

А потом вернулась темнота.

Златомир выпрямился, тяжело дыша, облизывая окровавленное запястье, и увидел, что Храбр наконец-то спешился и стоит над «утопцем», уткнув острие копья ему в грудь.

– Прикончи его, старшой! – крикнул Канюк.

– Нет!

Златомир схватился за копье.

– Он мой! Я его нашел!

– На что тебе этот дохляк? – строго спросил Храбр. Копье в его руках не шевельнулось. – Лучше вернуть его речному деду.

– Река его отдала, – Злат упрямо не отпускал копья. – Я нашел его, значит, он мой! Сразу видно – он не из простых, значит, за него дадут богатый выкуп. А нет – продам его на киевском рынке. Бросить в реку столько серебра, ишь, чего удумали!

– Сдохнешь когда-нибудь через свою жадность, – презрительно подал голос неразговорчивый Истислав. – Погоди, вот очухается твое «серебро», не только руку – голову тебе отгрызет.

– Не очухается, – в кои-то веки Канюк решил, что судьба распорядилась к лучшему. – Он уже… того… не дышит. Можно бросить его в реку и езжать.

Злат наклонился, приложил окровавленную руку к груди варяга – и ощутил частые удары сердца под наконечником копья.

– Он жив, – Златомир поднял голову и в упор посмотрел на Храбра. – И он – мой!