Однако, как ни странно, никто не обратил на меня внимания. Йоханн подтолкнул брата цепом.

– Иди, – рявкнул. – Потому как если не сделаешь этого, я убью тебя, Господом клянусь.

Оли неохотно направился к скорчившейся девушке и, когда цеп Йоханна подтолкнул его, упал прямо на нее. Схватился за ее обнаженную грудь. Илона извивалась под ним, но Йоханн отвесил ей пощечину. Илона замерла, и тогда Оли раздвинул ей ноги и, со спущенными портками, навалился на нее. Несмотря на кляп, я услыхал ее исполненный боли крик. Как же сильно Йоханн должен был ненавидеть Лойбе и саму Илону (наверняка потому, что она не хотела быть с ним по своей воле), чтобы в последние мгновения своей жизни сделать с ней то, за что, несомненно, очень скоро заплатит пред лицом Господа!

Не поймите меня неверно, милые мои, насилие – вещь частая в наши неспокойные времена, а у девиц эта штука – вовсе не из мыла и не сотрется от того, что ею попользуется некоторое число мужчин. Но то, что творилось здесь, вызывало у меня как отвращение (учитывая еще и тот факт, что Илона была красива), так и немалое удивление, вызванное столь необычным упорством Йоханна.

Мы услыхали грохот в доски и яростный голос Лойбе:

– Открывайте, мерзавцы! Немедленно открывайте!

А потом, как видно, в дело пошли топоры, поскольку я услыхал характерный стук по дереву. Сарай не выглядел слишком крепким, и я был уверен, что через минуту купец вместе с товарищами будет внутри.

Оли поднялся с неподвижной Илоны и бросился под стену, к цепу. Я же заметил, что брюхо у него в крови, а значит – он таки добился своего.

Упали выломанные доски. Сперва одна, потом вторая и третья. Алди ударил в открывшуюся щель вилами, но кто-то снаружи пропустил зубья и перехватил древко. Йоханн взвыл яростно, но внутрь уже ворвался крупный чернобородый мужчина. Умело уклонился от удара цепом, ушел вправо и рубанул Оли топором. В голову не попал, но почти отрубил ему руку, удар вдобавок оказался столь силен, что Оли отбросило назад: вереща от боли, он рухнул прямо на заржавевшие зубья бороны. Два из них пробили его насквозь чуть повыше пояса и вышли наружу с фонтаном крови и клочьями кишок.

Чернобородый потерял топор, но тотчас выхватил из ножен меч. Двинулся к Йоханну, который, упершись в стену, поводил перед собой серпом. А внутрь уже вскакивал Лойбе и второй его товарищ – лысый, словно колено, крепыш с исчерканной шрамами мордой. Его я узнал: это был один из бойцов тонгов. Значит, купец меня обманул, говоря, что отказался от их помощи…

Лойбе швырнул крупный – с кулак – камень и попал Швиммеру в лоб. Йоханн с глупым выражением лица упал на колени и оперся на серп. Лойбе оттолкнул замахнувшегося чернобородого и прыгнул к актерскому помощнику. Повалил на землю и, выхватив из-за пояса нож, несколько раз ударил бедолагу прямо в грудь. Йоханн из последних сил дернулся, хватая купца за глотку. Но это никак не могло ему помочь. Лойбе, не обращая внимания на руку Йоханна, продолжал бить ножом – из-под клинка брызгала кровь. Ударил Швиммера раз пять или шесть, прежде чем тот отцепился от шеи купца и замер, сжав руку в кулак.

Лойбе встал, весь в крови, будто вот только что зарезал свинью – с лицом, искаженным яростью. Двинулся в сторону Илоны, шатаясь, будто пьяный.

– Не сделали… Ничего тебе не сделали? – спросил хриплым, прерывистым голосом.

Она не ответила, но он и сам уже все увидел. Разорванный кафтанчик, задранную юбку, голые ноги и кровь на одежде и на теле.

– Не-е-е-ет! – закричал с таким отчаянием, будто его пытали раскаленным железом. – Не-е-ет! Мое будущее, моя надежда, они не могли этого сделать!